Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Что ты знаешь обо мне, бедный, несмышленый Витя? Да и что ты можешь знать? А я знаю о тебе все. Я знаю, с кем ты спишь, я знаю, что ты пьешь, я знаю, сколько ты зарабатываешь, я знаю, о чем ты думаешь, я знаю, чего ты хочешь. Я знаю про тебя все, потому что я лох от стенки.
— И это тебе помогает жить? — спросил Виктор.
— Что? — не понял Дима.
— Что ты знаешь обо мне все.
— Нет. Мне помогает жить, что я от стенки.
— Не очень-то. Три пацана отвели тебя от твоей стенки и без суеты пересчитали
— Они горько пожалеют об этом.
— Ты разыщешь этих пацанов и, держась за стенку, со страшной силой изметелишь их? Картинка заманчивая, но из области маниловских мечтаний.
— Почему я? Их разыщут и накажут другие. У нас разделение труда, Витя.
— У кого это у нас? — тихо поинтересовался Виктор.
Ляпнул Димочка лишнее и спохватился.
— У нас — это у нас. У тебя есть друзья, Витя, и у меня есть друзья.
— У тебя не друзья — у тебя стенка, — напомнил Виктор.
— Ну, это так, образ. Все мы за друзьями, как за каменной стеной.
— Хорошие у тебя друзья. Они что, рэкетиры, что ли?
— Почему рэкетиры? — обиделся Дима.
— Ну, ты же о разделении труда говорил. Ты, естественное дело, интеллектуал, а они...
— А они — друзья, просто друзья, вовремя приходящие на помощь, перебил Дима и заговорил о другом: — Эти, как ты говоришь, пацаны у меня из карманов все вытащили. Денег при себе у меня было мало, да и не в них дело. В бумажнике — все мои документы. Что с ними будет, Витя?
— Если я прав, и это — пацаны, то документы твои скорее всего накрылись: их разорвут и выбросят. Если же профессионалы, то кинут в почтовый ящик и со временем документы возвратятся к тебе. Так что жди пока.
— Жди меня и я вернусь, только очень жди, — нелепо вспомнил знаменитые стихи Дима и погладил себя по голове, не по-мужски поправляя прическу.
Все, закрылся. Больше из него ничего не вытянешь. Виктор встал, потянулся стоя, налил по последней, объяснив при этом:
— Посошок на дорожку.
— Я совсем пьяный, Витя, — доверительно сообщил Дима. Переиграл, правда, немного.
— Ты дома, а мне еще добираться. Будь.
Чокнулись. И опять перед Виктором оказалась фотография с лихим всадником. Спросить, откуда она? Думать начнет, а начнет думать, вспомнит, что Виктор конюха этого в экспедиции видел. Нет, лучше о другом, с ударом напоследок.
— Ну, я пойду. Ты тут один сам с собой справишься? Может, доктора какого-нибудь позвать?
— Спасибо, Витя, ничего не надо. Отлежусь, думаю, без докторов. Рад был видеть тебя, я всегда рад тебя видеть. Извини, что не смогу проводить.
— Ничего, я уже как-нибудь, — дожевывая кусок сыра, Виктор направился к выходу и вдруг от дверей: — Да, по поводу твоей всегдашней радости видеть меня. Что ж ты, когда в научном городке, где мы снимали, был, нас не навестил?
Испугался Дима, сильно испугался, и спросил поэтому неудачно:
—
— Опять темнишь, опять, значит бабы. Да видели тебя там, ребята видели, — Виктор у двери крутил хитрые замки. — Как у тебя тут открывается?
— Кнопку снизу нажми и рычаг вытяни, — подсказал Дима, а когда Виктор успешно проделал это и открыл входящую дверь, спросил осторожно: — Какие ребята? Кто?
— Да уж не помню кто, — Виктор, улыбаясь, смотрел из прихожей на сидевшего в креслице неспокойного Диму. — Ну, привет! Выздоравливай.
Не стал вызывать лифт, скакал по ступенькам вниз, веселился. Достал, достал! И только внизу, у кодовой двери, вдруг понял: особо веселиться не надо. Если Димка замазан в этом деле, то он, Виктор, вызвал огонь на себя.
Повезло с леваком и через двадцать минут он был дома. Вызвал лифт и, пока он опускался, открыл почтовый ящик. Его ждал увесистый пакет.
Пакет положил на стол, не спеша переоделся, умылся, заварил чайку, налил крепчайшего в громадную фарфоровую кружку и, наконец, раскурочив грубую бумагу пакета, вывалил на стол его содержимое — книжка члена Союза, листки какие-то с записями, бумажник, записная книжка.
Книжечку Виктор отодвинул, а листки почитал. Ничего интересного: выписки, цитаты, записи собственных ошеломительных мыслей на скорую руку. Записная книжка. Тут черт ногу сломает. Виктор вздохнул, отхлебнул чайку и приступил к бумажнику. Паспорт (зачем с собой носит, дурак?); сберегательная книжка (сколько там у него?) и вот они, фотографии.
Мини-вариант лихого всадника, неизвестные цыпочки, вот Димочка в смокинге на приеме у каких-то нерусских... стоп. Суровые металлические ворота, окрашенные в два цвета с армейской добросовестностью и кучка людей в камуфлированной униформе. Среди них Дима, его только и можно распознать: он единственный, кто повернулся к фотографу. Еще раз стоп. Председатель Удоев, Дима и небезызвестная Лариса у удоевского "ауди". Ах ты, моя лапочка!
Отложил эти два снимка в сторону, пересчитал деньги (их было сто десять рублей), бумажки, членский билет, записную книжку впихнул в бумажник и успокоился, разглядывая купюры и две фотографии. Надо ложиться спать: завтра его ожидал хлопотный день. Он и завалился, предварительно поставив будильник на восемь часов — невероятную для него рань.
Оставив машину на внешней стоянке, Виктор направился к проходной и миновал ее вместе с наиболее добросовестными служащими киностудии ровно в девять часов. В закутке у фотоцеха он нашел кого искал: горестно склонив голову, меланхолически мусолил сигарету фотограф Петя, как всегда терзаемый привычным похмельем, которое заставляло бежать из дома как можно раньше.
— Есть дело, Петя, — сказал Виктор, усаживаясь рядом. — Хочешь заработать?
— Похмелиться хочу, — честно обнаружил свои желания Петя.