Апокалипсис местного значения
Шрифт:
мы подъезжали к рваному бурому пятну, маячащему впереди, тем острее ощущались едкие запахи серы и хлороводорода. Над аномалией висело тяжёлое горячее марево. Джип, переваливаясь с кочки на кочку, и недовольно урча, как голодный кот, довёз нас до самого края пятна. Мы вышли из машины.
Шатохин, попав в зону впервые, обалдело озирался по сторонам. Из вертолёта он, конечно, видел ржавую плешь, вжатую в цепь заснеженных сопок. Но разве оттуда можно было разглядеть то непонятное, чуждое и зловещее, что мы называли аномалией!?
За последние дни она не просто
Но больше прочего поражал «голец» — фаллическая колонна в глубине аномалии. Восьмиметровое нечто источало из своих пор траурную индигово-чёрную жидкость и издали напоминало мокрый баклажан, воткнутый одним концом в землю. Раз в два часа «голец» порождал звук, схожий со стоном смертельно раненного кита.
Вот и сейчас «голец» вздрогнул и разразился очередным похоронным стоном. Шатохин поёжился.
— Сюда! — скомандовал Олег Викторович, и мы поспешили за ним.
По пути я отыскал глазами вчерашние вешки, и у меня отлегло от сердца — за последние сутки
аномалия продвинулась лишь на метр.
Профессор остановился возле узкой проталины в снегу и показал на серый лохматый холмик, лежащий там.
— Вот, — сказал он, — нашли утром, когда ставили вешки.
Я подошёл поближе, и сразу понял, что это за холмик. На оттаявшей земле лежали клочья собачьей шерсти. Сквозь них белели кости скелета. Это было всё, что осталось от нашего Грея. Глядя на останки собаки, я отругал себя последними словами за то, что разрешил ребятам взять пса с собой в зону.
Под шкурой внезапно что-то зашевелилось.
Шатохин шагнул к собачьему трупу и присел рядом, пытаясь разглядеть что там.
— Осторожно! — не своим голосом заорал Радостин, и, вцепившись майору в плечо, рванул его назад.
И вовремя. Из-под клочьев шерсти метнулись тонкие нити щупалец. Если бы не профессор, они наверняка впились бы майору в лицо.
Не поймав добычи, щупальца-жгутики стали медленно опадать, сворачиваясь в полосатые
красно-оранжевые кольца, которые не спеша, втянулись обратно под шкуру.
Шатохин очумело поднялся на ноги, молча достал пачку «Кэмэла» и закурил, уронив несколько сигарет в снег. Руки у него заметно дрожали.
— Что это за хреновина, мужики? — спросил он, судорожно затягиваясь.
Я вопросительно посмотрел на Радостина.
— Боюсь, что мои предсказания насчёт быстрых видовых трансформаций начинают оправдываться, — озабоченно произнёс профессор. — Но такого скачка я не ожидал. Похоже, мы не оценили степень катализа.
— Когда пропал Грей? — перебил я его.
— Кажется, ночью, — Олег Викторович сморщил лоб, стараясь припомнить, — да, да, точно. Вечером я его ещё слышал — лаял на кого-то.
— Значит,
— Похоже, что так, — согласился Радостин. — Я сделал качественный анализ того, что осталось от собаки. Картина, Сергей, странная. Просто фантастическая.
— А именно? — насторожился я.
— Помнишь структуру ДНК? Ну, ту что вы видел на мониторе?
— Третья спираль? Железо?
— Да, да, оно самое, — закивал профессор. — Так вот, в образцах тканей Грея нет ни одного ато-
ма железа! Ни одного, — повторил он раздельно, по слогам.
— И что это может означать?
— Только то, что аномалия начала воспринимать любые железистые радикалы, например те, что содержатся в гемоглобине крови, как пищу. А если это так, то любое животное для неё — добыча. И человек, конечно, не исключение. Одно непонятно, — Радостин задумчиво поскрёб пальцами лоб. — Как могла развиться эдакая чудовищная биомасса? При подобном способе питания ей потребовались бы тонны животной материи. Как-никак железистых радикалов в живых клетках не так уж и много.
— Должен вас огорчить, профессор, — проговорил я, — похоже, аномалия освоила и другой способ питания.
Я коротко пересказал Радостину случай с капканом. Лицо профессора побледнело.
— Это катастрофа, — произнёс он, качая головой. — Если аномалия способна напрямую усваивать металлическое железо, то она в любой момент может начать его поиск, и тогда я уже не берусь предсказать хода событий. В шести километрах от нас шахты, дальше посёлок, железная дорога
на Мурманск, мост. Ещё дальше — Оленегорск с его предприятиями, транспортом, инфраструктурой. И везде железо. Тысячи тонн железа. Надо что-то делать, Сергей Александрович.
Я посмотрел на Шатохина, который успел прийти в себя и теперь молча курил, слушая наш разговор с профессором.
— Придётся поработать, майор, — сказал я ему. — Ставь своих орлов вдоль пятна — пусть разбра-
сывают сухой лёд. Лопаты и рукавицы на складе, справа от трейлера.
— Понял, — Шатохин бросил окурок в снег, — можно наш вертолёт приспособить. Всё ведь лопатами не закидаешь.
— Добро, — согласился я, — только предупреди ребят, чтобы были поосторожней.
Мы снова уселись в джип и вернулись в лагерь. Здесь каждый занялся своим делом: Шатохин ушёл ко взводу, профессор отправился в трейлер колдовать над образцами из зоны, а я связался через спутник с Москвой.
Выслушав меня, Гремин объявил, что прибудет лично, и назначил на завтра осмотр зоны и «военный» совет.
Приезд начальства — дело нешуточное. Хорошо ещё ЭКГ прилетит один. А если увяжется с
ним кто-нибудь из Думы или правительства?.. Я решил остаться в лагере и устроить небольшой
шмон: проверить систему охраны периметра, осмотреть лагерное хозяйство, подготовить вместе
с Радостиным отчёт для ЭКГ. За суматохой незаметно подкралась ночь. Ехать в посёлок уже не
было смысла и я отправился спать в домик профессора. Расторопная Людочка устроила меня на