Аркадиана

Покровская Ольга Владимировна

Мы прячемся в лифте, и мне лучше. Вообще достаточно посмотреть на Андрея, и пройдут угрызения совести вместе взятые.

Открывая дверь в номер, он похохатывает снова. Не знаю, с чего ему так весело.

– - Ну-с, - говорит он бодро, потирая руки.
– Посмотрим, что у нас есть... Ты пока располагайся. Пардон... Ох. Это тоже пардон...

– - У вас, не убирают, что ли?
– спрашиваю я, отодвигая в сторону пижамные штаны, ремень и плеер, пока Андрей накидывает на кровать жаккардовую тряпочку.

– - Да бездельники!
–

говорит он возмущенно, но мне понятно: как повесили табличку don't disturb - неделю назад - так с тех пор и висит.
– Сервиса никакого! Чему их немцы учат, я не знаю...

– - И стаканы помой, - говорю я, садясь на покрывало.

Через пять минут он прибегает из ванной со стаканами с литровой бутылью Куантро, в которой плещутся жалкие остатки. Я тяжело вздыхаю. Кажется, придется хлебать водку. Надеюсь, догадались привезти с собой - не женщины, на месте не найдешь.

– - Ты с кем?
– спрашиваю я, когда мы чокаемся за знакомство.
– С другом?

– - Ну да, - говорит он.
– Решили вот, знаешь, оттянуться... Сначала думали на Красное море, на дайвинг, но там сейчас, говорят, жара адская, а у Гарика по-другому отпуск не получается. Ну мы сюда...

– - А где ж Гарик?
– спрашиваю я.
– И дамы ваши где? Уехали?

Он на долю секунды запинается, но тут же простодушно отвечает.

– - Ага. Как раз вчера и уехали.

– - В родное Гадюкино?
– говорю я насмешливо.

Он опять запинается, а потом смеется.

– - В Пензу, - говорит он.
– Ох и злые же вы. Никогда одна женщина о другой хорошего слова не скажет.

– - Почему, - отвечаю я.
– Я б рада, все никак не получается.

– - А потом чего: Гадюкино, - протестует он запальчиво.
– Чем дальше в провинцию, тем, знаешь...
– он хочет чего-то сказать, но на полдороге спохватывается.
– Замнем, - подводит он итог и опрокидывает в рот рюмку. Специалист попался. Эксперт.

– - А где ж Гарик-то в одиночку убивается, - говорю я.
– Тоскует, что ль, как молодой олень?

– - Ага, - говорит Андрей и ухмыляется.

– - А ты не тоскуешь?
– говорю я укоризненно.

– - Нет, - говорит он с обезоруживающей улыбкой.
– А чего тосковать?

В самом деле: чего? Сразу видно, что ближайшие лет двадцать он тосковать не станет: не дадут, в клочки порвут.

– - А твоя подружка где?
– спрашивает он.

– - Моя подружка, знаешь ли, высоко летает, - говорю я.
– Она не с кем-нибудь, она с Мустафой...

– - С кем?
– спрашивает он вредным голосом.

– - С барином местным, - говорю я.
– Владельцем заводов, газет, пароходов. В одном флаконе.

– - Вот это, я считаю, безобразие, - заявляет он категорично.
– Как только приедут, сразу на черных бросаются. Как в них, я не знаю, патриотизма нету.

– - Почему ж нету, - говорю я и снижаю голос.
– Может, она вербовкой занимается... Для нашего дела...
–

и многозначительно шевелю одной бровью.

Он тупо смотрит на меня, потом энергично отмахивается.

– - Ну тебя, ну тебя, - говорит он.
– Боже сохрани. Да потом, - у него опять вырывается хохоток.
– Это она тебе расскажет. Она тебе знаешь что расскажет... Вы здоровы рассказывать...

Не хватало, чтобы всякие похотливые мальчики мораль читали, как мне родину любить.

– - А то вы нет, - говорю я.
– И не путай, рыбка моя, патриотизм с извращением. Может, и у резиновой женщины национальность нужно спрашивать? И вообще, ты-то, может, из поколения next, а меня-то еще в рамках пролетарского интернационализма воспитывали.

– - А я и резиновой женщине...
– начинает он, но тут раздается тихий, но отчетливый стук в дверь.

– - Гарик похоже, - говорит Андрей удивленно.
– Одну минуточку...

Он поднимается. Стук повторяется - на этот раз условный. Андрей открывает дверь, и там, при входе, возникает ожесточенное шушуканье.

– - Здрасте, - вежливо говорит скучный Гарик и движется к шкафу. На его каменном лице написаны общее смущение и готовность быстро свалить куда-нибудь.

– - Выпьешь с нами за знакомство?
– спрашивает Андрей непринужденным тоном.

Гарик раздумывает.

– - Ну давайте, - говорит он, пряча глаза.

Он одним боком подсаживается на кровать. Я его изучаю поверх стаканного краешка. Он мне симпатичен. Невысокий, неторопливый, обстоятельный молодой мужичок. Очень некрасивый. Немногословный. С ранней лысиной. Ноги у него какие-то кривоватые. Но по-человечески он мне нравится больше, чем глянцевый Андрей.

– - Ну я пойду тут...
– говорит он, допивая и поднимаясь с кровати.

– - Стоп, - говорю я возмущенно.
– Куууда? Только пришел и сразу назад? Я думаю, - добавляю я, - что с нами будет интересней. Чем где бы то ни было, - и снова шевелю одной бровью.

Эти двое оторопело переглядываются. Я чувствую, как между ними над моей головой идет оживленный безмолвный диалог. Красноречию и накалу страстей неслышимого миру разговора позавидует любая ораторская школа. Потом они без единого звука приходят к соглашению, и Гарик опускается обратно на кровать.

– - А там сейчас это, - говорит он и улыбается, показывая неровные зубы.
– Конкурс красоты идет. Девка из Кишинева одна такая тупая. Ей спеть надо, а она никак. Хоть чего! Весь зал ей по слогам подсказывает: в лесу родилась елочка... А она ротик попкой и ни в какую. Главное, голландка там уже не знаю... оперу пропела... голос сильный... слуха нету... А эта только страну позорит.

– - Теперь уже не нашу, - отвечаю я. Что-то, как я посмотрю, тут одни суровые патриоты собрались... До меня доходит, что я не успела спросить, из какой страны они сами. Ну и ладно. Имена, по крайней мере, знаю - уже прогресс...