Аттестат зрелости

Рюмин Сергей

Я дождался восьми часов, выждал еще десять минут — для «очистки совести» — набрал номер рабочего телефона Альбины.

— Алька! Ты хочешь с бабкой-ведьмой познакомиться?

Услышав восторженно-энергичное «да!», сказал:

— Отпрашивайся с работы немедленно и дуй домой. Только на сегодняшний день. Через час приедут гости из деревни. Но ждать они не будут, там дела очень срочные. Успеешь, возьму с собой.

— Уже бегу!

Следующим номером я набрал maman, объяснил, что мне срочно нужно в деревню.

— Мэм, потом всё объясню.

Это очень срочно. Вечером вернусь!

Кстати, насчет состояния девочки я даже не обеспокоился. Если дотянет до моего приезда, значит, жить будет!

Альбинка ворвалась в квартиру практически вместе с Василием Макаровичем.

— Ну, что едем? — выдохнула она с порога. Из-за её спины выглянул лесник.

— Здравствуй, Антон! Собрался?

— Поехали! — согласился я и кивнул на девушку. — Она с нами поедет, ладно? Мы потом заскочим в Кочары, покажем её ведьме?

Лесник на секунду задумался, потом махнул рукой:

— Ладно, давай быстрее! Люди ждут.

Во дворе стояла серая «двадцать четвертая» «волга». Василий Макарович сел рядом с водителем. Нам с Альбиной достались места сзади.

— Лесхозовская служебная, — объяснил лесник. — На ней быстрее.

По дороге лесник, развернувшись в кресле почти на 180 градусов, рассказал, что десятилетняя дочь директора лесхоза позавчера гуляла с подружками по берегу реки, вышла на лёд и попала в полынью.

Вчера вечером у неё поднялась резко температура, стало тяжело дышать.

— Врач с поликлиники приходил, осмотрел, сказал, воспаление лёгких, — сказал лесник. — Понимаешь, Антон, у неё еще с сердцем проблемы. Врожденный порок сердца. Вызывали утром скорую, врачи руками развели. Говорят, надо в область везти, но испугались, что не довезут. Дескать, умирает девочка… Я тут про тебя вспомнил. Вот так.

Он отвернулся и вытер пот. Я заметил, что лесник сегодня явно был не в ладах со здоровьем. Аура прямо-таки высвечивала красным цветом. Багровела шея…

— У тебя горло не болит? — поинтересовался я.

Лесник отмахнулся. И карандашей-амулетов я ему давно не выдавал. Я сформировал и выпустил в него конструкт «айболита». Через минуту Василий Макарович обернулся и буркнул:

— Ты лучше силы побереги. Я-то домой приеду, травки попью и отойду. А девчушку спасать надо.

— Надо? Спасём! — усмехнулся я. — Ты про «карандаши» совсем забыл? Я б тебе с десяток приготовил.

— Да неудобно как-то, — смутился Василий Макарович. — Вроде как обходимся…

Альбина всю дорогу хмуро молчала, отвернувшись от меня и глядя в окно. Она так и не успела переодеться, как пришла с работы, и теперь ехала нарядной — в кожаной курточке с меховым воротником, норковой шапочке-«кубанке» и импортных сапогах. В таком наряде ехать в деревню было бы холодновато. Хорошо, что лесник на «волге» приехал, а не на «уазике». Да и по времени получилось доехать намного быстрее, практически за час с небольшим.

Уже на подъезде к Кутятино девушка заявила:

— Есть хочу!

— Сейчас, — кивнул лесник. — Уже

приехали.

— Пока я поработаю, ты как раз успеешь перекусить, — согласился я.

Мы завернули в какой-то переулок, проехали еще метров пятьдесят. «Волга» остановилась у красивого большого деревянного дома, окруженного невысоким заборчиком.

— Нам сюда!

Сюда так сюда. Лесник пошел первым, я за ним, следом за нами, завершая процессию пошла Альбина.

— Вот! — объявил Василий Макарович. — Привёз!

Нас встретили в прихожей заплаканная женщина в старом халате и мужчина прямо-таки при параде — в костюме, белой рубашке, галстуке.

— Директор лесхоза Мамаев, — он протянул мне руку. — Димитрий Иванович.

Он так и представился — Димитрий.

— Антон, — ответил я, пожимая ему руку. Скинул с ног тяжелые «кавнодавы», повесил куртку на крючок. Прихожая была едва ли не больше, чем в нашей квартире. Приятно пахло деревом, смолой.

— Где больная? — бодреньким тоном и улыбаясь, поинтересовался я. — И где можно помыть руки?

Обстановка в доме была прямо-таки крайне нервозная. Внешне спокойный глава семьи, усталый мужик лет сорока, весь серый с кругами под глазами, держится на ногах из последних сил. А уж его жену откровенно лихорадило и трясло. И муж, и жена сразу получили у меня по конструкту регенерации, в данном случае, необходимых для восстановления сил. Меня проводили на кухню, одновременно служившую и столовой, к умывальнику. Я тщательно вымыл руки с мылом, вытер белым вафельным полотенцем и прошел в комнату, попросив Василия Макаровича:

— Проследи, чтоб мне не мешали! Никого не впускай, Макарыч! Совсем.

И закрыл за собой дверь, услышав в спину рыдание — мать всё-таки не выдержала.

Худенькая бледная девочка с закрытыми глазами лежала в постели под разноцветным лоскутным одеялом и тяжело дышала.

Рядом с кроватью на табурете стоял тазик с водой и куском белого вафельного полотна. Наверное, сбивали температуру мокрым полотенцем.

Не мешкая, я прямо от двери запустил в неё конструкт исцеления, вложив в него побольше «живой» силы.

Уже после этого снял тазик и сел на табурет рядом. Уже сразу после конструкта ребенку стало полегче…

Процесс исцеления занял немногим более пятнадцати минут. Вылечить воспаление легких оказалось несложно. Тот же самый конструкт исцеления, выпущенный мной с порога, на треть справился с болезнью.

Хуже дела обстояли с пороком сердца. Детское сердечко в магическом зрении выглядело ярко-красным шариком, который то набухал, наполняясь кровью, грозя вот-вот лопнуть, то сдувался и становился похожим на тряпочку. Багрово-черным был какой-то то ли узелок, то ли перемычка внутри этого надувающегося «шарика». Я протянул руку, задержал её над сердцем девочки, осторожно выпустил импульс «живой» силы в этот «узелок», который, как мне показалось, после этого стал немного светлее. При этом «шарик» сердца тоже немного изменил цвет и стал раздуваться меньше.