Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
Старый сторож встретил выпускниц со всем почтением, а не обычным: «А ну, куды? Слезь с забора! Ты барышня, а не обезьян какой!» Он же подсказал, что Николай Николаевич в учебных классах, разбирает закупленные приборы, «мамзель» — так сторож называл мадемуазель Бонне — с ученицами в оранжерее, а начальница в департамент отправилась по делам.
Дуня с Глашей переглянулись, стало ясно, кто остался вторым преподавателем на время каникул, отвечающим за оставшихся в общежитии учениц. Если дамы, остающиеся следить за подопечными менялись, соблюдая установленную начальницей очерёдность, то Николай Николаевич проживал в преподавательском доме постоянно. Поговаривали, что ещё
Учебный корпус встретил бывших учениц непривычной пустотой и тишиной. Дуня с Глашей поднялись на второй этаж и направились в конец коридора. Именно там находились кабинеты для занятий практической магией.
Николай Николаевич, перекладывавший в шкаф амулеты из стоящей на стуле коробки, всплеснул руками и воскликнул:
— Ох, какие пташки решили навестить родные пенаты! Проходите, голубушки. Дуня, прими ещё раз поздравления с законным браком! Глаша, прекрасно выглядишь!
Николай Николаевич позволял себе подобную фамильярность лишь в отношении двух любимых учениц, и то в отсутствие посторонних. Они втроём присели за дальний стол, прозванный «галеркой», и принялись обмениваться новостями. Расспросив Дуню с Глашей о свадьбе и выслушав кучу комплиментов своей монографии, Николай Николаевич поделился радостью.
— Мне удалось закупить амулеты новейших разработок на магико-технической выставке! — воскликнул он. — Сейчас покажу несколько, это невероятные вещицы!
Николай Николаевич легко вскочил с места и направился к шкафу, доставая оттуда только что заботливо уложенные амулеты. Но продемонстрировать не успел. В кабинет, стуча каблучками, влетела мадемуазель Бонне. Дуню с Глашей, сидевших на галерке, она не заметила, двинулась к Николаю Николаевичу, заговорив с порога:
— Мсье Николя! Это просто невозможно! Наши безобразницы снова приморозили дверь к косяку. Ну никакой оригинальности, никакого полёта фантазии. Вот Долли и Глафира никогда не повторялись!
— Голубушка, обернитесь, — посоветовал Николай Николаевич, в чьих глазах прыгали смешинки.
Мадемуазель Бонне обернулась и замерла. Глаза француженки округлились, а брови поднялись вверх.
— Пардон муа, — произнесла она потрясённо.
—Ну что вы, мадемуазель Бонне, не стоит извиняться, нам лестно, что вы нас так высоко оценили, — сказала Дуня и они вместе с Глашей подбежали, чтобы обнять преподавательницу.
После приветствий, объятий и поздравлений, растроганный Николай Николаевич произнёс:
— Голубушки, нашу встречу стоит отпраздновать. У меня тут завалялась бутылочка Мадеры. Успел, знаете ли, закупить полдюжины до запрета импорта иноземных вин.
Он подошёл к шкафчику, расположенному за его столом и запертому на замок, достал ключ из кармана сюртука и отпер дверцу. Донеслось его растерянное бормотание:
— Да где же она? Точно помню, что была. Неужели склероз? А нет, вот записка. — Николай Николаевич вернулся с листком в руках. — Девочки извиняются, они забрали вино, потому что заботятся о моём здоровье. Пишут, что пить спиртное вредно. Кстати, пишут по-французски. Что скажете?
Он протянул записку мадемуазель
— Безобразие! Просто безобразие! На три предложения четыре ошибки в написании и две в склонении! — Посмотрев на изумлённого Николая Николаевича, она добавила: — В целом девочки правы, мсье Николя. В последнее время вы чересчур увлеклись горячительными напитками. Чересчур.
— Не всё так гладко в датском королевстве, — процитировал Николай Николаевич и добавил: — Тут целый заговор на мою седую голову. Что же, раз не получилось угостить наших прелестных гостий Мадерой, остаётся надеяться, что сегодня кухарка не подведёт. Не разделите ли с нами трапезу, сударыни?
Дуня с Глашей согласились остаться на обед. Они прекрасно провели время, не только пообедали в столовой, но и пообщались с ученицами, коротавшими здесь каникулы, и в комнату зашли, как и думали, уже обжитую новыми жилицами. Покидали они свою Альма-матер в настроении радостном и приподнятом. Точно в таком настроении пребывали Николай Николаевич, мадемуазель Бонне, даже сторож с кухаркой, чью стряпню Дуня с Глашей искренне похвалили.
Для учениц, а на лето осталось двенадцать девочек и девушек разных возрастов, визит выпускниц и вовсе произвёл фурор. Во-первых, в институте младшие традиционно выбирали для обожания-подражания кого-то из старших, и у Дуни с Глашей имелось множество почитательниц. Во-вторых, они никогда не относились к этим почитательницам высокомерно. В-третьих, девочек окрылял сам факт, что одна из выпускниц смогла настолько повысить статус в обществе от внучки крепостной и дочки купца до графини. Это дарило надежду, что и им когда-нибудь улыбнётся удача, будь то удачный брак или учёба в столичных университетах и научная карьера в дальнейшем.
Ходили слухи, что вскоре в высшие учебные заведения столицы, в том числе и на магические отделения, начнут принимать женщин.
Взбудораженные ученицы после отбоя потихоньку собрались в одной из комнат и принялись обсуждать Дунино замужество. Одна из них утверждала, что Дунин папенька был против, и жених похитил невесту, умчав на быстром коне. И что их тайно венчал сельский священник, сжалившийся над несчастными влюблёнными. Она рассказывала так, словно видела всё своими глазами.
— Опять ты фантазируешь, Китти, — строго сказала её подруга, поднесла к глазам пенсне, оглядела остальных и изрекла: — Я, скорее, поверю, что Авдотья Михайловна своего жениха выкрала.
Дружный девичий смех привёл к тому, что появилась дежурная воспитательница и разогнала нарушительниц дисциплины по комнатам.
Глава четырнадцатая. Имение Лыково-Покровское
Выехали из Москвы двумя экипажами: в карете — молодые и Глаша, в коляске — горничные и багаж. Тому, что маменька Платонова с сестрицами вместе со всеми в имение не едут, радовались больше остальных горничные Нюра и Тася. Успели натерпеться за первую поездку, что даже лишний рублик к жалованию не в радость был.
Стоило миновать последние сторожевые будки, стоявшие на окраине города, как словно в другой край попали. Не было той витавшей в воздухе тревожности, что охватила Санкт-Петербург, Москву и даже Ярославль. Кругом царили тишь да гладь, да Божья благодать.
Погода вновь удачная выпала: солнечно, но не жарко. Прекрасное время — конец весны, всё расцвело, распустилось, птички, опять же щебечут. Платон даже разнежился, откинувшись на мягкую спинку сиденья и подставляя щёку солнечным лучам, пробивающимся сквозь неплотно задёрнутые шторки окна кареты.