Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
Глаша, при посадке оказавшаяся к инженерам ближе остальных, поневоле слышала их разговор. Поначалу она не прислушивалась, но кое-что заставило насторожиться, навострив уши. Военные инженеры изучали чертёж портала, которым они перемещались, сверяя точность изображения. А рассуждали они о том, куда лучше направить магический заряд, чтобы портал не просто схлопнулся, но остался подлежавшим восстановлению. Они даже поспорили о том, какие расчёты ещё стоит провести. К единодушному согласию пришли лишь в том, что запускать заряд нужно со стороны Москвы.
Глаша даже чуть не заподозрила военных инженеров во вредительстве,
«Да ну, вряд ли врагу до Москвы дойти дадут, — подумала Глаша. — Это просто меры предосторожности. Значит, не зря Михайла Петрович заказ на сукно для формы военной получил, а войска передислоцируются. Война на пороге. Но с кем, когда?» Глаша обернулась на подругу, та сидела, взяв за руку заметно побледневшего Платона и внимательно смотрела, как переливается разными цветами стеклянная кабинка.
Глаша решила держать свои мысли при себе, даже когда приедут. Не следует ей Дуню в медовый месяц волновать, да и самой не стоит раньше времени в панику кидаться. Тем более, что, закончив изучать чертёж, военные инженеры принялись обсуждать в каком трактире отобедать и о том, хватит ли времени посетить Сандуновские бани. Глаша, подумав, что при непосредственной угрозе о таких вещах обсуждать не станешь, окончательно успокоилась.
Дунины мысли о другом были. За время поездки она придумала, как кабинку потрогать. Когда портальщик открыл дверку снаружи и попросил пассажиров на выход, Дуня слегка приотстала от остальных, затем сделала вид, что споткнулась о подол платья. Пошатнувшись, она опёрлась о стеклянную стенку. Кабинка мигнула и заискрилась ещё ярче. К Дуне кинулись одновременно Платон и портальщик, подхватив с двух сторон.
— Осторожнее, сударыня! — воскликнул портальщик, другой, не тот, что прокатился с ними до столицы, поэтому в объяснение про зацепившийся за подол каблук он поверил.
Когда сели в нанятый экипаж, Глаша, сообразившая, что означал переполох при высадке, шепнула на ухо подруге:
— Единоличница.
— Глаша, как бы я тебя предупредила, когда столько ушей посторонних рядом, — принялась оправдываться Дуня.
Глаша улыбнулась, показывая, что не сердится, и спросила:
— Как оно? Много магии вытянуло?
— На перила я больше затратила, — сообщила Дуня и добавила: — Думаю, если бы там ограничитель не стоял, могло бы и рвануть, видела, как заискрило!
Со стороны задним числом испугавшегося Платона раздался судорожный вздох.
— Душенька, давай, когда до имения доедем, ты не будешь эксперименты проводить, — проникновенно попросил он.
— Там видно будет, — ничего не стала обещать Дуня.
Глава тринадцатая. Альма-матер
Добравшись до особняка, Дуня с Глашей переоделись — в Москве было куда теплее, чем в столице — и велели Демьяну запрягать лошадей в карету. Когда они выпускались
Разумеется, в первую очередь им хотелось увидеться с Николаем Николаевичем, но не только. Хотелось пройти по изученной вдоль и поперёк территории, по коридорам и классам учебного корпуса, побывать в общежитской комнате, которую они делили ещё с пятью девушками, и в которую, несомненно, уже переселились будущие выпускницы.
Их комната по расположению и по размерам считалась лучшей, и в своё время была буквально отвоёвана Дуней с Глашей, которым тогда едва исполнилось тринадцать лет, и присоединившимися к ним товарками у старшекурсниц. Безуспешные попытки их выселить с завоёванной территории привели к тому, что даже воспитательницы общежития смирились с тем, что данные ученицы проживают не в тех комнатах, что положены средним классам. Семь лет учёбы считались классами, последние три — курсами.
Платона Дуня с Глашей с собой в поездку не взяли, ибо в женские учебные заведения могли из лиц мужского пола свободно входить лишь преподаватели, служащие и попечители. Для остальных, даже родственников, требовалось разрешение начальницы института или училища. Да Платон и сам предпочитал прогулке отдых, перемещение порталом он перенёс плохо, испытав слабость и упадок сил.
Демьян, услышав, куда ехать, уверенно направил лошадей по самому короткому пути, ведь не раз, не два ездил по этому маршруту с хозяином.
— Дуня, мне кажется, или на этом повороте раньше сторожевая будка не стояла? — спросила Глаша, смотревшая в окно. Дуня подвинулась к ней и выглянула, еле успев заметить будку, на этот раз обычную, с белыми и чёрными полосками, расположенными ёлочкой.
— Точно, здесь ничего не было, — подтвердила Дуня и задумчиво протянула: — Значит, мне тоже не показалось, и будок в городе стало больше. И патрулей.
Последнее она произнесла, потому что навстречу карете ехали два гусара с повязками патрульных. И, хотя это были не «чёрные гусары» Александрийского полка, Дуня невольно вспомнила своего второго жениха Алексея Соколкина. В душе даже шевельнулось непонятное, ненужное сожаление, но Дуня жёстко его подавила. Она свой выбор сделала, так нечего жалеть о несбывшемся. Вспомнила о незадачливом кавалере подруги и Глаша, но, посмотрев на Дунино лицо, промолчала.
Самая короткая дорога к институту вела мимо Каретного ряда, и Дуня с Глашей с интересом разглядывали выставленные вдоль дороги экипажи-образцы. Московские мастера-каретники по праву считались лучшими не только в Российской империи, но и за её пределами. Ни одна карета не повторяла другую. Во всяком случае, пока ехали вдоль довольно длинного ряда, Дуня с Глашей одинаковых экипажей не заметили.
Их карета вновь завернула за угол и подъехала к Московскому институту девиц благородных, магически одарённых имени Святой Екатерины. Именно так было написано на табличке, висевшей на чугунных литых воротах. Ворота, как и ограду, решетчатую, фигурную, Михайла Петрович лично на Каслинских заводах заказал. В первый же год поступления сюда дочери и воспитанницы заказал, уж больно ему старая ограда ненадёжной показалась.