Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
– В следующий раз. Я не люблю вспоминать об этом. Я и на гильзу-то смотреть не люблю. Поэтому обмотал ее тряпкой.
– У тебя такая профессия…
– Да, – гордо сказал я, – да. Что надо. Кровь. Кровь и насилие. Игра со смертью. Я тореадор. Рано или поздно смерть, подкинет меня, как бык тореадора на полотнах Гойи, и подкинет на рога. Я знаю об этом. Но я все равно на арене…
– Милый…
Я уже расстегнул ей шорты, и теребил между ног. Мне было хорошо. Очень.
– Блядь!!!
– Что
Маленький паршивец сумел раздвинуть половинки колпачка, чуть-чуть размотал тряпку, и выдернул из моей груди волос.
– Я сейчас.
– Все в порядке?
– Да. Просто рана вдруг разболелась.
– А где она у тебя?
Я продемонстрировал ей шрам на боку. Этот след от гвоздя, на который я напоролся в детстве, упав с велосипеда, неизменно меня выручал. Если бы я придумал единственную версию его появления, и не звиздел об этом каждый раз по-новому, я бы и сам поверил, что шрам – благородного происхождения.
– Ты чего, козел? – зашипел я на Христа в ванной.
Он выглядел вполне мирно.
– Мужик, я чего хочу сказать… Ты извини, я погорячился с утра. У меня характер скверный. Но ты сам пойми – отлили на этом ебаном ювелирном заводе, бросили в коробки с товаром, и пять лет я пылился там, понимаешь, пылился… Как тут не озлобиться, а, мужик?
Он начинал канючить.
– Ну и что?
– Мужик, я же понимаю, что ты сейчас делать будешь. Мужик, нет проблем!
– Ах, спасибо!
– Нет, нет, мужик, ты не нервничай, чего ты такой нервный. Делай что хочешь, только сними с меня этот колпачок херов.
– Да?!! И чтобы ты, сука, меня придушил?
– Мужик, ну я ж извинился. Ну, чего ты, мужик?!
Я выбросил за стиральную машинку колпачок и тряпку.
– Эге-гей, хе-хе, – закрутился мудак на своем кресте, – давай! Давай, мужик! Вдуй ей!
– Ты чего, – зашипел я, – чего орешь?! Заткнись! Не то…
– Ладно, ладно, – захныкал он, – я могила!
– Еще раз скажешь это «вдуй», замотаю в изоленту! Я люблю ее, понял?!
– Да ладно тебе, мужик! Что ты мне прогоняешь?! Ты же не меня трахать собираешься?
Он снова оказался прав. Я прекратил ему прогонять, и вышел в комнату.
ххх
– Ух, ух! Уу-у-у-у-у-у-ххххххххх!!!!
Это было ужасно. Каждый раз, когда я двигал вперед, мудилка на цепочке залетал ей между грудей. Каждый раз. Я отстранил назад корпус и попробовал еще раз. Так и есть. Крестик полетел вперед, как раз между грудей, и мудила с оглушительным для меня воплем залетел ей между грудей. Он ее туда трахал.
– В чем дело?
– Ты ничего не слышишь? – осторожно спросил я.
– Какой ты странный… Нет, ничего.
– Точно?
– Да нет же, боже мой! Давай, давай, продолжай! Давай!
Это было нечестно с его стороны. Но мы снова начали. Я, она, и Христос.
Я изловчился и закусил цепочку зубами. Теперь он висел где-то между нами. Так было минут десять. Я вновь перестал себя контролировать, и мудак на кресте, едва не выпав из своего памперса, который набедренная повязка, сумел дотянуться до ее шеи и с наслаждением ее облизывал. Я мотнул головой, и он залетел мне на затылок. Тогда он заскулил и стал молотить меня кулачками в затылок. Но я стерпел, и двигался аккуратно и медленно. Очень медленно. На меня можно было ведро воды поставить, и я ни капли не пролил. Нельзя было, чтобы крестик упал с затылка, повис на цепочке и этот мудак снова начал мне мешать. Как он ни старался, но так и остался на затылке до самого конца.
– Все в порядке?
– Да. Ты сегодня какой-то странный.
– Понимаешь…
– Но мне понравилось. Ты двигался… так… необычно….
– Да. Понимаешь…
– Мне понравилось. Ты вообще меняешься.
– Да. Пони…
– Такой нежный…
– Пони…
– М-м-м-милый…
Я лег на нее, и крестик как раз попал между грудей. Но было все равно. Уже. Он сказал:
– Уу-у-ух!!!!
ххх
– Слушай, Иисус, – я был необыкновенно задумчив. – Мужик, ты почернел.
– Думаешь, я сам не вижу?! Ты же потеешь, мудак, потеешь, как самый распоследний негр!
– Откуда ты знаешь, как потеют негры?
– Да насрать мне, как они потеют! Хорошо, ты потеешь как вонючий козел! И от пота я почернел!
Мы разговаривали в ванной. Он действительно почернел.
– Ну, и что с тобой делать?
– Не знаю! Но что-нибудь сделай! Мне не улыбается быть черным, так, будто я черножопый какой-то! Почисть меня!
– Мужик, я не смогу тебя почистить на цепочке, ты что, не понимаешь?! Она же короткая! Надо снять!
– Ты меня наебешь, – жалобно захныкал Христос, – как пить дать, наебешь…
– Не наебу. Вот тебе крест, не наебу!
– Да пошел ты в жопу со свои крестом, понял?! – заорал обитатель креста.
– Не психуй, мужик. Не наебу. Даю слово.
– Да?
– Я же не похотливый серебряный козел, который ноет все время, постоянно. У меня есть слово, и я умею его держать. Мужик, я же католик, ты что, не знал? Мужик, я католик. Если я тебя наебу, меня всю жизнь будет мучить комплекс вины! Я католик, мужик. Доверься мне.
– Да?
Он, похоже, понял, что я действительно мягкотелый чудак, парадоксальный до того, что принципиально не бывает жестоким в жестоком мире.
– Да. Я католик. Ты мой Бог. Я не наебу тебя.
– Не наебешь?
– Не наебу.
– Точно не наебешь?
– Точно не наебу.
– Даешь слово?
– Да.
– Даешь слово, что не наебешь?
– Даю слово, что не наебу.