Автопортрет художника (сборник)

Лорченков Владимир Владимирович

И самое главное – все мои сумасшедшие воняли.

От них всех очень неприятно пахло – самый приличный из них, председатель какого-то самопального общества ветеранов города Кишинева, – благоухал валокардином вперемешку с конским навозом.

– Чем это от вас пахнет? – спросил я, когда он впервые зашел в кабинет с письмом-петицией против жестого обращения с палестинцами в Газе.

– Как будто валокардином и конским навозом, – сказал я неуверенно и срочно закурил, чтобы перебить запах,

но лишь обогатил его элементами табачного аромата.

– Валокардином и конским навозом, – сказал он.

– А теперь еще и табаком, – добавил он неуверенно, после чего добавил уже решительнее. – Точно. Конский навоз, валокардин и табак.

– Откуда, чтоб вас, вы взяли конский навоз? – спросил я.

– Мой дом находится рядом с конной школой, – сказал он, – и мы с женой просим ребят отгребать нам навоз, мы им потом грядки удобряем.

– О Боже, – сказал я.

– А валокардин я пью, – сказал он.

– Понятно, – сказал я. – Что там у вас?

– Петиция против жестого обращения с палестинцами в Газе, – сказал он, и заблагоухал навозом, валокардином и табаком еще сильнее.

Я вздохнул. Это была провинциальная республиканская газета сраной Молдавии. С таким же успехом он мог принести петицию в поддержку венериан, или с осуждением агрессии Звездной империи против Люка Скайуокера. В любом случае никто из тех, к кому он обращался, не читали молдавских газет.

– Поймите, – сказал я, а он сделал жесткое, как все они, когда им отказывали, лицо.

– Это провинциальная республиканская газета сраной Молдавии, – сказал я.

– С таким же успехом вы могли бы принести петицию в поддержку венериан, или с осуждением агрессии Звездной империи против Люка Скайуокера, – сказал я.

– Кого? – спросил он, но я не поверил, слух у него был, как у охотника в прериях, и просекал этот товарищ все невероятно быстро и точно.

– Неважно, – сказал я.

– В любом случае никто из тех, к кому вы обращаетесь, не читали молдавских газет – объяснил я.

– Ясно, – сказал он.

– Да мне, в общем, все равно, – виновато сказал он.

– Мне бы гонорар получить, – сказал он.

– Пенсия-то хуйня, – добавил он почему-то матом.

Но я все равно сказал «нет», потому что от меня ничего не зависело. Меня Специально посадили сюда говорить «нет». И принимать колотушки всех этих психов. Даже если бы ко мне заглянул Гоголь и предложил «Ревизора», я бы все равно сказал ему – иди на хер, Гоголь. Потому что меня посадили сюда говорить НЕТ.

Но старикан, в отличие от Гоголя, был цельной натурой.

Поэтому он поднялся на четвертый этаж Дома печати, где перебивалась с хлеба на воду наша сраная редакция, и пожаловался сраному редактору, толстому, тупому и

жадному молдавану. Сообщил, что я назвал сраной «нашу цветущую Молдову, наш общий дом, давший крышу русским, молдаванам, евреям, и всем – всем-всем, и вношу национальную рознь». Поэтому молдаван сраный кинул меня на квартальную премию.

– Ты блядь сеешь национальную рознь, Лоринков, – сказал он, вычеркивая меня из списка награжденных. – Этот русский пидор пожаловался на тебя. Так что премии я тебя лишаю. Интересно, что он тут делает, этот русский пидор? Уёбывал бы себе в свою Россию сраную.

– Бля, какую рознь? – спросил я тоскливо.

– Да мне, в общем, все равно, – сказал виновато редактор. – Но если есть повод не заплатить…

Ладно. Я написал гневный пасквиль на частный экономический вуз, тиснул его под фамилиями трех оболтусов, из него исключенных, и поимел скандал с ректором этого вуза. А потом – интервью с ним и три свои зарплаты.

Так что премию я себе сам выписал.

ххх

Было мне, повторяю, всего восемнадцать.

Я и понятия не имел, кто я такой и что я делаю на этой планете. Что мне делать? Чем заниматься? Причем я вовсе не преувеличиваю. Я и в самом деле не понимал, для чего здесь я. И речь идет не о каком-то сраном «смысле жизни», про который любят потрындеть идиоты. С этим-то все понятно. Я родился, чтобы сожрать как можно еды, трахаться с женщиной, родить детей, и умереть. И речь не идет о том, чем заниматься во время этого времяпровождения. Все элементарно с этим. Зарабатывать деньги, чтобы съесть как можно больше еды, натрахаться, родить детей и умереть в комфорте.

Дело было не во времяпровождении, с этим-то я легко разобрался лет с пяти.

Дело было в другом. ЗАЧЕМ я здесь? Что мне блядь, Делать? Неужели вся моя жизнь должна представлять собой непрерывный цикл: пьянка – утренний похмел – выбивание денег из лохов – срач с тупым молдаваном – редактором – общение с сумасшедшими – вечерние пьянки в редакции? Если бы был хоть кто-то, кто сказал бы мне «да», я бы успокоился и делал именно это. Не нужно требовать от себя слишком многого. Почему-то большинство людей – этому меня работа в газете точно научила – полагают, что они Особенные.

Это, конечно, не так.

Подавляющее большинство людей, если не все, – за редкими исключениями типа гениев или сумасшедших типа меня – скучные, обычные, взаимозаменяемые частицы, куски говна, если по честному. Они не интересны никому, даже себе, они глупы, скучны, у них нет талантов, они просто планктон.

Конский навоз, которым господь Бог удобряет свои сраные грядки. Ничтожества.

И я, кстати, не имел ничего против, чтобы быть одним из них.