Айрис Грейс. История особенной девочки и особенной кошки

Картер-Джонсон Арабелла

Увы, в каждой бочке мёда есть ложка дёгтя. Айрис не хотела обуваться и даже надевать носки. В холодную погоду я с горечью ловила на себе неодобрительные взгляды, прекрасно понимая, что думают окружающие, когда я в который раз пыталась прикрыть маленькие розовые ножки одеяльцем, а они выныривали из-под него, словно чёртики из коробочки, полные решимости насладиться прохладным воздухом.

Летом 2010 года, когда Айрис исполнилось десять месяцев, мы перепробовали с ней всевозможные мероприятия и экскурсии, но с тем же успехом. Проблема заключалась в нежелании находиться в компании других людей, особенно своего возраста. Их случайные поступки и непоследовательность глубоко тревожили дочку. Я начала искать ответ на вопрос, почему Айрис так непросто живётся. Пи Джей,

проведя дома пару экспериментов, убедился, что дело не в слухе.

В июне настали тяжёлые времена – Пи Джей потерял отца. Его смерть явилась шоком для всех, и мой муж, конечно, горевал. Он занялся организацией похорон, потом разделом имущества, управляя всеми делами. Мне не хотелось обременять его ничем другим, так что некоторое время я вела поиски ответов одна.

Мне повезло, что меня поддерживала мама. Однажды я появилась на пороге её дома в слезах после игр в песочнице: непохожесть Айрис стало невозможно отрицать. Я словно бы столкнулась с реальностью: что-то серьёзное было не так. Я и раньше беспокоилась, но надеялась, что ей просто нужно время. Айрис всё заметнее отставала от своих сверстников, и чем сильнее мы притворялись перед другими, что всё хорошо, тем хуже я себя чувствовала. Я словно жила двойной жизнью, утверждая то, что люди хотели от меня услышать: всё хорошо, с нами всё в порядке. За улыбкой я старалась скрыть, как на самом деле себя чувствую; но я больше не могла улыбаться. Раньше было легче: Айрис казалась такой милашкой, что у всех теплело на сердце, стоило только её увидеть, и для странного поведения всегда находился благовидный предлог: «Она плохо спала», «режутся зубки», «болит животик», «я забыла её любимую игрушку». Но я балансировала на грани и больше не могла притворяться.

Хотя мы полагали, что Айрис нас слышит, полностью отмести проблему со слухом пока не могли: ведь это объяснило бы и её поведение и задержку речи. Дочка по-прежнему не говорила ничего, кроме «мама» и «папа». Если честно, она регрессировала, и мы больше не слышали от неё никаких звуков. Она общалась при помощи нескольких жестов и вела себя очень самостоятельно в отличие от своих сверстников, уже выучивших много слов и начавших складывать их в короткие предложения. Айрис едва ли хотела нашего внимания; большую часть времени, если мы пытались с ней пообщаться, она плакала или отодвигалась, и стала относиться настороженнее ко всем, кроме меня. Когда мы оставались одни, и в доме воцарялась тишина, я понимала, какой она могла бы быть, но это случалось всё реже и реже.

Мне всегда приходилось кормить Айрис с левой стороны, и чтобы никого не оказывалось поблизости. Это началось с грудного вскармливания, а теперь продолжилось со всем, что мы пытались ей дать, даже с бутылочкой воды. Дочка стала очень чувствительной. Нежелание общаться и страх людных мест были явными.

Мы решили начать с испытания её слуха. В местной больнице Айрис усыпили и прикрепили к голове электроды, чтобы уловить сигналы, создаваемые внутренним ухом. Эти сигналы проходят по нервам к стволу головного мозга, а потом – в мозг.

Мы ждали, пока Айрис проснётся после исследования, а врачи анализировали данные. Я не могла не думать обо всём прочитанном и о том, что же нам делать, если дочка окажется глухой. Я даже начала изучать язык жестов, но то, с чем мы могли столкнуться, меня очень тревожило. Одно дело – читать статьи в интернете, и совсем другое, если это станет нашей жизнью, жизнью Айрис. Мысль о том, что всё это время она не слышала моего голоса, разбивала мне сердце. Я не знала, как связаться с дочерью: она жила в своём собственном мире, а я чувствовала себя беспомощной без голоса. И обескураженной.

Тогда почему на неё так действует музыка? Она ощущает вибрации? Поэтому Айрис растёт настолько восприимчивой? Она чувствует музыку пальцами?

Зал ожидания давил на меня, и я ходила туда-сюда по коридору. Мне ужасно хотелось быстрее уехать, но мы не могли бросить дело на полпути: мне следовало оставаться сильной ради Айрис. Когда она проснулась, я погладила дочку по лбу и сказала, что люблю её и что всё будет хорошо, вот только от непонимания, слышит ли она меня, хотелось плакать.

Потом пришла доктор с результатами. На это мы и надеялись: оказалось, Айрис слышит даже лучше нормы. Она всё прекрасно слышит.

Мы получили ответ на свой вопрос и жизнь на некоторое время изменилась. Профессионалы больше ничего не предпринимали, и нашу семью охватило чувство облегчения, что у Айрис всё хорошо со слухом: настала краткая передышка от беспокойства и неопределённости. Вот только из-за этого недолгого послабления справиться с тем, что ждало нас впереди, оказалось ещё тяжелее.

Мы решили устроить себе каникулы. Айрис была совсем крошкой – ей и двух лет не исполнилось – и любила природу, так что мы решили отправиться в Корнуолл. В мае 2011 года, накануне праздников, проехав 310 миль, мы очутились в очень красивом прибрежном районе. Машину мы забили до краёв. Мне казалось, что в багажник уместились все детские книжки и игрушки, а ещё ведёрки и лопатки. Я вспоминала о своих первых каникулах на острове Уайт: как мы с братом веселились на пляже, возводя замки из песка, плескались, исследовали и разглядывали каменистые заводи.

Дорога сделалась однополосной и, в последний раз повернув, мы бросили первый взгляд на побережье. Море было бирюзовым, а суровый пейзаж – волнующим.

Мы ехали, пытаясь отыскать наш коттедж. Айрис очень хорошо вела себя в пути, но мы все уже устали: не терпелось размять ноги и выпить чашечку чая, любуясь прекрасным видом. Однако коттедж всё никак не находился. В конце концов, мы поехали к дому владельца, и потом пришлось возвращаться, разыскивая правильный поворот. Дорога была крутой и извилистой, и когда Пи Джей развернулся, машина съехала с насыпи, и мы оказались в сложном положении: заднее колесо с пассажирской стороны метра на полтора зависло в воздухе над крутым склоном, не очень далеко от скалы.

– Приехали! – язвительно проворчала я, рассердившись и расстроившись. – И что теперь?

– Думаю, вам двоим лучше осторожно вылезти, – ошарашенно ответил Пи Джей.

Повернувшись назад, я вытащила Айрис из её креслица, передала мужу и медленно открыла дверь. Я вылезла, а потом перенесла Айрис в безопасное место. Пи Джей тоже вылез из машины, и мы уселись, глядя на развернувшуюся перед нами глупую сцену: мой автомобиль с днищем наружу и потрясающий вид на послеполуденное солнце. Я огорчилась, что начало нашего отпуска оказалось немного подпорчено. Конечно, я обрадовалась, что всё обошлось, но и волновалась: после домашней бессонницы мы так ждали этих столь необходимых перемен. В поездке я рассчитывала как следует отдохнуть, а вместо этого мы оказались перед лицом очередной на первый взгляд неразрешимой проблемы.

Сначала мы хотели найти местного фермера с трактором, но потом пришли к выводу, что лучше всего обратиться в Автомобильную ассоциацию; это могло занять некоторое время, но нам не хотелось начинать каникулы, раздражая соседей. Я старалась сохранять спокойствие ради Айрис, и мы с ней отправились в коттедж, а Пи Джей позвонил в Автомобильную ассоциацию и попросил о помощи. Несколько часов спустя машина снова встала на все четыре колеса, мы наконец-таки распаковались, и наш отпуск начался.

Чтобы загладить это катастрофическое прибытие, Пи Джей предложил вечернюю прогулку к морю. Мы посадили Айрис в рюкзак-кенгуру и отправились по живописной прибрежной тропинке к пляжу. Солнце опустилось, над грохочущими волнами стоял золотой туман, а мы шли по песку. Айрис устала, но держалась на отцовской спине. Величественная морская красота заставила меня обо всём позабыть, и, умиротворённые, мы отправились обратно к коттеджу.