Айронкестль
Шрифт:
— Это не все, — объявил Курам.
— Он прав, — подтвердил Филипп. — Голоса слышны и за ними. Но когда атака оказалась неудачной, резерв решил не выступать.
— Сколько же, как ты полагаешь, у них воинов? — спросил Айронкестль старого негра.
— По крайней мере десять, столько раз, сколько пальцев на руке, да два раза столько, — ответил Курам.
— Сто пятьдесят…. Они не смогут овладеть нашим станом силой.
— Они и пытаться не будут, — заметил Курам, — они станут нападать гуртом, пока
— А ты не думаешь, что они откажутся от преследования?
— Как свет над лесом, так они будут вокруг нас.
Айронкестль опустил голову и задумался.
— Мы не сможем приготовиться к отъезду в один день, — вмешался Маранж, беспокоившийся за Мюриэль.
— Наверняка, — подтвердил Гертон. — Только и для нас, и для скота требуются вода и припасы.
— Не думаю, что они нападут на нас опять по дороге к водопою, — заметил Сидней.
— Нет, господин, — подтвердил Курам… — Ни сегодня, ни завтра они не нападут. Они подождут, когда мы тронемся в путь… Скот может спокойно пастись под защитой ружей.
Путешественники почувствовали, как над ними нависла грозная неизвестность. Леса, пустыни, океаны пролегли между ними и их родиной; а здесь, под боком, — неведомый враг, человек-зверь, нисколько не изменившийся за сотни веков. Могущество этого врага, такого забавного, плохо вооруженного и тем не менее наводящего страх, в его численности, изворотливости и упорстве. Несмотря на ружья, доспехи, пулемет, путешественники были в их власти.
— Как раненые? — осведомился Маранж. Гертон указал на небольшую палатку:
— Вон там они… Человек пришел в себя, но чрезвычайно слаб. Горилла все еще без сознания.
Внимание устремилось на пленных. Ни один не был ранен опасно. С широкими лицами, размалеванными суриком, свирепыми глазами, они производили двойственное и жуткое впечатление.
— Я нахожу, что они безобразнее горилл, — сказал Гютри. — Это какая-то помесь гиены и носорога!
— А меня не столько поражает их безобразие, как выражение лица, — заметил Гертон. — Как будто людское, но такое, как у отбросов рода человеческого. Что-то порочное, что встречается только у обезьян и людей, но у них это в крайней степени.
— А у пантер, у тигров? — спросила Мюриэль.
— Те не злы, — возразил Гертон, — они простодушно кровожадны. Злоба — это преимущество, совершенно чуждое лютейшим хищникам. Это преимущество достигает полного своего развития только у нам подобных. Судя по лицу, этих Коренастых следует отнести к злейшим из людей.
— Превосходно, — проворчал Фарнгем.
Курам, не понявший ничего из сказанного, горячо произнес:
— Не надо оставлять в живых пленных! Они опаснее змей! Они будут подавать сигналы
Глава V
ПИТОН И ВЕПРЬ
В продолжение трех дней путешественники готовились к пути. Произведя опыт над пойманной неграми антилопой, Айронкестль нашел, что произведенное прижигание немедленно уничтожает действие ядовитых стрел.
— Прекрасно! — сказал Гютри, присутствовавший при опытах. — Теперь нужно проделать опыт над одним из пленных.
— На это я не имею права, — возразил дядя.
— А для меня это обязанность, — заявил племянник, — колебаться в выборе между сохранением жизни добрых малых или одного из этих бандитов — да это просто безумие!
Взяв стрелу, он направился к одному из пленников, содержавшихся в крепкой палатке. Это был самый кряжистый из всех: ширина его достигала половины высоты.
Круглые глаза устремились на гиганта со злобой и суеверным страхом. После минутного колебания, Сидней уколол Коренастого в плечо. Тот съежился, лицо его выразило ненависть и презрение.
— Ну, дядя Гертон, грех я беру на себя, а вы будьте милосердным целителем!
Айронкестль живо прижег рану. В течение получаса никаких симптомов отравления не появилось.
— Ну, вот видите, что я правильно поступил, — сказал колосс, вновь завладевая Коренастым. — Теперь мы уверены, что прижиганием можем спасти людей также, как и животных.
Как и предсказывал Курам, нового нападения не последовало. Каждое утро экспедиция отправлялась к озеру. Водили двух верблюдов, покрытых попоной из толстого холста, предназначавшегося для ремонта палаток. Негры приносили корм для скота вдобавок к траве и молодым побегам, которые верблюды, ослы и козы щипали на просеке.
Коренастые не появлялись и не подавали никаких знаков своего присутствия.
— Можно подумать, что они совсем ушли, — заметил Маранж на исходе четвертого дня, после того как долго прислушивался к окружающим шумам и легким шорохам и не уловил ничего подозрительного своим тонким, более изощренным, чем у шакала, слухом.
— Они уйдут только тогда, когда их принудят к этому, — возразил Курам. — Они всюду вокруг, но на таком расстоянии, чтобы их не могли ни услышать, ни почуять.
Пленники уже почти оправились от ран, кроме того, который был взят в первый вечер. Сохраняя бесстрастную позу, все время настороже, они не отвечали на знаки, с помощью которых Айронкестль и его товарищи пытались объясниться с ними. Неподвижные, точно каменные, лица казались такими тупыми, как морды гиппопотама или носорога. Но все же на их темных душах медленно сказывались два влияния: при виде Гютри их глаза расширялись от ярости, при взгляде на Мюриэль в них отражалось что-то молитвенное.