Багаж
Шрифт:
— Зверь всегда справится.
— А почему бы мне не остаться здесь с Волком?
— Нельзя и все.
В конце концов она сдалась. Лоренцу было разрешено остаться дома. С собакой. Вальтер расхныкался. А Катарине и Генриху было только кстати. Их брат Лоренц любил поважничать перед ними. Особенно в присутствии других людей. Так что пусть уж он лучше останется дома.
Мария принялась шить себе из шторы в спальне голубое платье, она возилась с ним, пока не заболели глаза, и продолжала эту работу даже ночью, в свете керосиновой лампы. Это платье она непременно хотела надеть в поездку, а к ней соломенную шляпку с вышитыми на ней маками. До Л. было недалеко, всего лишь несколько километров, но все равно это был выезд. Она вертелась перед зеркалом, вставленным в дверцу шкафа, и осталась очень довольна. Она будет восседать впереди на облучке, рядом с бургомистром.
Она хотела привезти какие-нибудь мелкие гостинцы и детям. В пустующей сахарнице всегда лежали несколько монет, она прихватила их с собой, сунув в сумочку. Эта сумочка была ее гордостью, очень красивая, Йозеф подарил. Она была расшита ракушками, а застежка сделана из перламутра, пришитого красными нитками из неведомого материала, гладкого, блестящего и прочного.
Сестра Марии вышла замуж за коммерсанта, намного старше и намного богаче Йозефа. Он происходил из Рейнталя, и его то и дело посещали предпринимательские идеи. В Рейнтале, дескать, все больше крестьян пристраивают к своим сараям небольшие помещения, рассказывал он, и арендуют вышивальные машины, работы не так много, но она кое-что приносит, вот у тебя и дополнительная опора; и он, зять, хочет завести это и здесь, в Вальде. Он и с Йозефом об этом говорил, это было вскоре после того, как он женился на сестре Марии, специально для этого к ним приезжал, проскакал верхом через весь Вальд на лошади, такой чудесной, что маленький Вальтер громко заплакал от радости, а от волнения он прямо-таки дрожал, когда Каспар, так звали этого человека, который лично Марии торжественно пообещал, что сделает ее сестру счастливой, поднял его в седло и дал Лоренцу поводья, чтобы тот провел по кругу коня с его маленьким братом в седле. Такой человек, как Йозеф, ему как раз и нужен, сказал тогда зять, такой, чтобы умел считать, о нем, дескать, слава идет по всему Вальду. Вот тогда Йозеф и сказал свое первое слово: «Подлиза!» Но разве они не все из этого дремучего дикого Вальда, тут же продолжил зять, где у них наверняка нет никакого будущего, ни у них самих, ни у их детей, и не хотят ли они перебраться в Л., должен же Йозеф подумать о своих детях. У них там уже есть и телефон, и электрический свет. И первый почтовый автобус. Это ли не прогресс! У зятя была еще одна идея, сказала Белла, сестра Марии. Не переехать ли им всем вместе живенько в Брегенц! Всем вместе! Построить большой дом! Основать большое предприятие! Это же новое существование! Совсем другая жизнь! Это было полтора года назад. Теперь Каспар и Белла женаты уже полтора года, а пополнения у них так и нет.
Ровно в половине шестого Мария стояла с Генрихом, Катариной и Вальтером перед домом бургомистра и дергала за цепочку звонка.
Жена бургомистра открыла дверь и хлопнула себя по лицу ладонями:
— Это когда же мы виделись в последний раз? — воскликнула она.
— Да, наверное, с месяц тому назад, — сказала Мария.
— Когда же это кончится, — засмеялась жена бургомистра, — если ты от месяца к месяцу хорошеешь ровно вдвое, Мария! Надеюсь, это не черт что-то с тобой затевает!
Завтрак для детей уже стоял наготове. Для своего мужа и для Марии она приготовила в дорогу жестяные коробки с бутербродами и сваренными вкрутую яйцами.
Бургомистр погонял лошадей, ему хотелось произвести на Марию впечатление — две крепкие лошади с широкими булаными спинами, правая со светлой длинной гривой и таким же хвостом, левая темнее, с гордо вскинутой головой и беспокойнее первой. Мария придерживала шляпу, чтобы ее не сдуло. Она явственно чувствовала, как бургомистр придвигался к ней все ближе, так что стоило пошевелиться — и их бедра соприкасались. Она натянула подол на колени.
— А ты ведь, наверное, хорошо поёшь, — сказал он. — Какая у тебя любимая песня? Запевай, я подхвачу. Я тоже спеть не прочь.
Мария, наполовину всерьез, наполовину в шутку, предложила:
— «Мария сквозь терновник шла колючий».
— Но это же церковная песня!
— Да, это из канона, — подтвердила она. — Но звучит красиво, если ее знаешь.
— Не буду я петь церковную песню, — отказался бургомистр.
— Ну и не надо, — сказала Мария.
Она отвернулась от него, но сделала это так, будто увидела рядом с дорогой что-то интересное.
Повозка мягко катилась на резиновых шинах, это было приятной редкостью, по крайней мере, здесь, в их дремучем Вальде. Дорога шла ухабистая, и только после второй деревни началось гладкое, укатанное покрытие. Время от времени
— Бургомистр, — сказала она, — а ничего, что ты так близко ко мне?
— Извини, — сказал он и отодвинулся.
— Я просто так сказала.
— Совсем не обязательно называть меня бургомистром, — сказал он. — По крайней мере, среди своих.
— Хорошо, Готлиб, — согласилась она.
Спустя некоторое время он сказал:
— Готлиб означает то же самое, что Амадей. Ты это знала, Мария?
— Нет, я не знала.
— Как Амадей Моцарт, — сказал он.
— Нет, я этого не знала, — повторила она.
Бургомистру было дело до всех и до каждого. Она бы могла попросить необходимое и у своей сестры. У той наверняка всего было в избытке. И она бы с удовольствием поделилась. Но тогда Мария была бы по отношению к ней нижестоящая и зависимая. Если я буду с ним совсем такой уж строптивой, размышляла она, это мне тоже ничего не даст. Уж поцеловать меня в щечку он может, если при этом сделает вид, что это лишь дружеский поцелуй, и трогать меня за локоть он может, но не более того, не поднимаясь по руке слишком высоко вверх, а то ведь я под мышками еще и потею, а большего ведь и не нужно для того, чтобы он немного расщедрился, а больше этого он и не сделает. Для себя же я ничего не хочу.
Они уже подъезжали к общине Л., и уже издали были слышны колокольчики коров и музыка. В детстве она каждый год бывала на ярмарке скота, уже тогда вошло в обиход расставлять там ярмарочные будки как на торговой площади — к примеру, стрелковый тир, где парни целились в пряничные сердечки, а еще прилавок, где наверчивали на палочку сахарную вату трех разных цветов, там стояли и просто столы без навеса, на которых раскладывались кольца и цепочки, браслеты и шейные платки, а еще были прилавки с пирогами и сладостями из здешних мест, особенно из слоеного теста. Посетители были принаряжены во все лучшее. Пили яблочный сидр и молодое вино. Раскрасневшиеся лица с самого утра. Играл духовой оркестр, уж это всегда. Позади литавры, большой барабан и маленький барабан. Йозеф мальчишкой тоже учился играть на кларнете, но собственного инструмента у него не было, поэтому он бросил это занятие. Один и тот же военный марш играли три раза подряд, пока он не начинал действовать на нервы уже каждому. Потом музыканты убирали свои инструменты в одно место, но не уносили: вечером им придется играть еще раз.
Бургомистр пил молодое вино, он встретил знакомого, который уже поднял кружку вверх, чтобы ему налили еще раз. А Мария, сказал бургомистр, может спокойно погулять по ярмарке, осмотреться, здесь не потеряешься.
Скот выставлен в ряд за ограждением — коровы, овцы, козы. Продавалось три быка, пятнистые, с кольцами в носу, они были привязаны к железному кольцу помоста на короткой цепи. Мария не могла вынести отчаяния в их глазах и отворачивалась. Крестьяне в воскресной одежде торговались между собой, похлопывали ладонями по спинам коров, поглаживали телят и давали им свои ладони — полизать.