Бал шутов. Роман
Шрифт:
— Я не орошаюсь, — буркнул Борис.
— Не настаиваю. Заявление готово?
— Какое?
— Яро антисоветское.
— Нет, когда я мог? Я отдыхал.
— Не волнуйтесь, — успокоил Борщ, — мы тут кое-что набросали…
Гостиная Соколов ломилась от гостей. Журналисты сидели на диване, стульях, полу, крышке рояля, томиках Солженицына, лежали на кроватях, подоконнике. Двое устроились в открытом шкафу. Взволнованный Борис по слогам читал заявление.
От
Иногда он прерывал чтение заявления, отпивал из бокала виски, хрустел льдом, плавающим там, и нервически выкрикивал.
— Вся власть элите!
Некоторые корреспонденты вздрагивали. Один упал с антресоли.
Вела пресс — конференцию Ирина. У нее дергалась левая щека. И глаз. Но правый…
Их снимали фото- и телекамеры. Все вокруг горело, жужжало, стрекотало.
Наконец, Сокол закончил чтение заявления и, выкрикнув пискляво «Вся власть!», сел.
Он не закончил, кому.
— Элите, — добавила Ирина.
— Да, да, элите, — подтвердил он, — простите, знаете, после сумасшедшего дома…
Все понимающе закивали, будто только что сами из него вышли.
— Какие будут вопросы? — тихо спросила Ирина.
Первым, в шикарном костюме в полоску, с бабочкой на шее и сигарой в зубах поднялся рослый, дородный господин, и Соколы тут же признали в нем Борща.
— «Обсерваторе романо», Ватикан, — с сильным непонятным акцентом, наверное, «папским», представился он, — ви случайне ни имейт копий вашего заявленья?
— Как же, как же! — Борис вскочил и начал раздавать присутствующим листки.
Внимательнее всех изучал его «представитель» Ватикана Борщ. Он что-то вскрикивал, поводил плечами, возмущался.
— Скандаль! — выкрикивал он, — кошмарь!
Все в негодовании кивали головами.
Наконец, из шкафа вылез пузатый.
— «Фигаро», — представился он, — вы б могли сказать, кому предполагало передать власть общество «Набат»?
— Э — элите! — повторил Борис.
— Конкретнее. Имена, фамилии.
— К сожалению, это тайна, — развел руками Борис.
— Что вы думали дать господину Сахарову в случае успеха?
Сокол несколько растерялся. Борщ смотрел на него. Борис вспомнил старого Шустера, уже отдыхавшего на Святой земле.
— Министерство физики, — твердо ответил он.
— Всего?!
Борис подумал.
— И Академию наук, — щедро отдал он.
— «Вашингтон Пост», — представился тот, что был на подоконнике, — после разгрома общества, какие ваши дальнейшие планы?
— Бороться, — ответил Борис, — за права человека, за евреев, за отделение Эстонии, за зубоврачебные…
Здесь
— Что? — не понял «Вашингтон Пост».
— Вся власть элите, — выкрикнул Борис.
— Условия в советских сумасшедших домах? — поинтересовалась мадам из «Ле Суар».
— Нормальные, — ответил Борис, — в тихом отделении довольно тихо, в буйном — довольно шумно.
Корреспонденты засмеялись. Громче всех из «Обсерваторе Романо».
— Простите, — молодой человек из «Киодо Цусин» чуть заикался, — н — нам так и н — не я — ясно. В — вы е — еврей или н — нет?
— Нет! — почему-то гордо ответил Сокол.
— Почему же вы тогда стояли с плакатом «Отпусти народ мой!»? Какой народ вы имели ввиду?
Борис замялся.
— Наверноя, рюсский? — коверкая язык, выручил ватиканский корреспондент Борщ.
— Именно, — поддакнул Борис, — и украинский. Моя жена Ирина украинка.
— Но это же две трети населения? — испугался моложавый.
— Пусть отпускают две трети! — заявил Сокол.
Он набирал смелость.
— А куда же они все поедут? — поинтересовался представить Би — Би — Си.
— Во Францию, — выпалил Борис, — и в Израиль!
— Почему именно туда?
— Ну как же, — начал Борис, — ведь именно там готовится бомба, которая…
Майор Борщ чуть не лопнул со страха.
— Под бомбой вы понимаете права человека? — выпалил он.
— А что же еще? — спохватился Борис.
— Я так и думал.
Борщ перевел дыхание.
— У меня несколько личный вопрос, — корреспондентка «Журналь де Женев» походила на таксу, если б той надели очки, — вы не могли б рассказать, как вы стали диссидентом?
Боря отпил виски.
— Однажды вечером, — ответил он, — после удушения.
Корреспонденты заволновались.
— Да, я удушил Дездемону, и именно тогда вдруг почувствовал, что становлюсь инакомыслящим.
Журналисты дружно хохотали.
— Причем, одновременно с женой, — продолжал Сокол, — она у нас наполовину украинка, наполовину диссидентка.
Все ржали. Борщ громче всех. Он прямо заливался. Он упал на пол и катался, держась за живот.
— Откюда у вас стелько юмор, господин Сокол?
— От отца.
— А что, юмор передается по наследству?
— Знаете, когда больше нечего…
Все опять смеялись. Потом пили. Ели. Носили Бориса на руках. Затем Ирину. После — их обоих. Борис читал на бис заявление. Затем исполнил отрывок из «Архипелага Гулага». Была овация. Сокол кланялся. Снова пил. Потом залез на стол, станцевал лезгинку, в честь Гурамишвили.