Бал шутов. Роман
Шрифт:
— Забыл, — признался Гарик. — Так давно было.
— Ну, приблизительнго, — настаивал Сима, — ориентировочно?
— Двести, — промямлил Гуревич, чтобы отвязаться.
— Марок?
— Рублей, — ответил Гарик, — там были рубли.
— Пардон, все уже считаю на марки, А за последний? Про этого огромного черного еврея? О нем столько писали в немецкой прессе…
Внизу зияла пропасть. Гуревичу захотелось выбросить поклонника из кэба. И он чувствовал, что Леви бы
— Пятьдесят, — просто так ответил он.
Сима откинул голову и заржал. Юголав подумал, что это лошади.
— Тпру, — сказал югослав, — стоп. Приехали!
Они вышли.
— А вот и наша «матушка», — пропел Плаксин, указывая на ресторанчик, — прошу садиться. Вы — мои гости.
Они сели, и Гуревич, раскрыв рот, стал смотреть на Матерхорн.
— Подождите, подождите, что это? — удивился Плаксин, залезая ему в рот.
— Где? — не понял Гуревич, вздрогнув.
— Да вот, наверху. Третий зуб. У вас же выпала пломба!
— Я знаю, — сознался Гуревич, и закрыл рот.
— Да откройте, не бойтесь.
На этот раз почему-то рот раскрыл Леви.
Сима нырнул в него.
— У вас совсем кошмар! Нехватает четырех пломб. С такими зубами в Германию лучше не ехать. Не впустят!.. Приезжайте-ка оба ко мне в Манц — я вам сделаю сплошной фарфор!
— Но нас же в Германию не впустят, — напомнил Гуревич.
Сима расхохотался и оголил свой белый живот навстречу лучам горного солнца.
— Значит, пятьдесят? — протянул он снова и подхихикнул. — Послушайте, на кой черт вам сдались ваши пьесы?
Горы молчали. Стремительно несся чистый поток. В нем последние секунды плескалась форель. Она еще не знала, что ее уже заказали…
— А какого черта вы лечите зубы? — как можно интимнее спросил Гуревич.
— Милый мой, — вскричал Плаксин, и форель в потоке заволновалась. — А бабки?! Я с одного рта имею столько, сколько вы вместе с Леви за все ваши спектакли!.. Послушайте, почему бы вам не стать зубными врачами? А?
Леви уставился на Симу, на его белые зубы.
— Что, — заволновался Плаксин, — что-нибудь не то? Коронка?
Он достал зеркальце, проверил рот.
Все было в порядке.
— Так вы мне не ответили на вопрос, — произнес Плаксин.
— Послушайте, — сказал Леви, — а почему бы вам не стать артистом? Или режиссером?
— Бросьте ваши хохмес! — дантист был недоволен. — Будьте серьезны. Каждый из вас выкладывает какие-то двадцать тысяч — и у вас в кармане дипломы Первого Московского стоматологического института!
— Мы из Ленинграда, — напомнил Леви.
— Ну и что?..
— Спасибо! — поблагодарил Гуревич.
Сима подозрительно посмотрел ни них.
— Скажите откровенно, — начал он, — вы…
— Пятьдесят, — произнес Гуревич.
— Это вы мне уже сообщали… Зачем вы эмигрировали?
Гуревич примерил очки Плаксина.
— Я не люблю, когда пахнет изо рта, — сказал он.
— Причем это к эмиграции? — не понял Сима.
— Это к диплому, — пояснил Леви. — И потом, лично у меня уже не те силы, чтобы тянуть зубы. У вас не найдется какого-нибудь диплома полегче, скажем, гинекологического?..
Сима заржал. В горах произошел обвал. Возможно, это было связано со смехом.
Принесли форель.
— Нет, нет, друзья мои, кто же так разворачивает фольгу? — испугался дантист. — Осторожнее, с правого края, с головы.
— Вы знаете, где голова? — удивился Гуревич.
Сима таинственно улыбнулся и разорвал фольгу. Голова была справа.
— Форель в собственном соку, — он причмокнул. — Вам почистить?
— Мы сами, — сказал Леви, — спасибо.
— Смотрите, это искусство.
— Значит, близко к нашей профессии, — вздохнул Леви.
Ели они молча. Сима боялся костей.
Гарик и Леви смотрели на ослепительную вершину и думали об одном и том же: зачем они сюда притащились — со своими грошами, с плохими зубами, без комбинезона, без диплома врача, не зная, как обращаться с горной форелью в собственном соку…
Сима обглодал рыбину и отодвинул тарелку.
— И все-таки в Сан — Морице они готовят вкуснее, с миндалем. Вы не находите?
— Не люблю миндаль, — сказал Леви.
— А вот это зря, — Плаксин опять ржал, — это для нашего мужского дела первая вещь. Это, если хотите…
Закончить ему не дали.
На всем скаку у их столика затормозили на белых лыжах, в белых комбинезонах негр с белой женой.
Сима долго целовал негра, потом его белую жену.
— Мишка и Розка Шепс, — представил Сима. — А это наши гиганты — Гуревич и Леви. Не узнаете?
Розка всплеснула руками.
— Быть не может! Вы?! Последние гении покинули Россию!
Она повернулась к Гуревичу.
— Мы с Мишунькой сегодня за завтраком вспоминали этот ваш спектакль про сестер. Их было, кажется, четыре. Или даже пять. Мы тогда с ним чуть не сдохли со смеха… Между нами, сколько вы за него получили?
Гуревич ответить не успел.
— Пятьдесят! — выпалил Сима, перепутав суммы. И вновь заржал.