Балаустион
Шрифт:
На какое-то мгновение неподвижное лицо римлянина застыло в раздумье, затем он кивнул.
– Да, пожалуй. Однако пусть моя усталость не беспокоит остальных. Я хочу, чтобы пир продолжался.
– Мы продолжим, хотя без твоего присутствия, дорогой Марк Фульвий, это веселое пиршество теряет большую часть привлекательности, – с выражением бесконечной печали на лице произнес македонянин Лисистрат.
– Хм, – кашлянул римлянин, внимательно поглядев на посланника царя Александра. – Если ты и впрямь так считаешь,
– О! безусловно! – вскричал македонец. – Клянусь эгидой Юпитера!
«Вот урод, – подумалось Эвдамиду. – Он уже и Зевса называет на римский манер!»
– …тогда приглашаю тебя быть гостем в моих апартаментах, – продолжил консул. – Что может быть лучше перед сном, чем выпить по чаше вина в компании доброго друга?
«Так, а нас он, значит, добрыми друзьями не считает», – усмехнулся про себя спартанский царь, но вслух выразил безмерное сожаление по поводу ухода с пира «достойнейших представителей великих держав». На самом деле Эвдамид испытывал большое облегчение, – ему до ужаса надоело лицемерить и осыпать этих двоих знаками почета и уважения.
Стоило человеку в тоге сделать намек, что он собирается встать, как двое рослых преторианцев, стоявших позади, помогли ему подняться и отодвинули ложе, чтобы консул мог выйти. На уверения в почтении и пожелания приятного отдыха, поступавшие римлянину от сбежавшихся со всего зала пирующих, ушла еще четверть часа, после чего консул, македонянин и их ближайшая свита наконец удалились. Пир продолжался.
– За здоровье консула Фульвия и счастье римского народа! – поднял тост эфор Анталкид.
Снова зазвенели кубки, загомонили голоса. Сам толстяк-эфор, как заметил молодой царь, так и не выпил. Отсидев для приличия еще треть часа, розовощекий магистрат попросил позволения покинуть пиршество по причине разыгравшейся боли в желудке.
– Переел рыбы, – с превосходно исполненной вымученной улыбкой проговорил эфор. – Нечасто, клянусь сандалиями Гермеса, отведаешь в Спарте тунца! Хвала твоим поварам, государь Эвдамид!
– Благодарствую, господин Анталкид, – слегка склонил голову царь. – Если желаешь, можешь идти. Твое самочувствие нам дорого не менее чем здоровье высокого гостя из Рима.
– Немедленно отправлюсь домой и постараюсь к утру выздороветь, – пообещал эфор, удаляясь. Эвдамид посмотрел ему вслед тяжелым взглядом. Он не сомневался, что через полчаса лукавый толстяк будет сидеть в покоях римлянина, и поправлять здоровье они будут, строя козни против полиса спартанцев.
Через некоторое время откланялся эфор Полемократ, явно заскучавший, когда его собеседник-предсказатель покинул пир вместе со своим хозяином. За Скифом последовал Медведь-Архелай. Когда он ушел, Эвдамид обменялся взглядом с младшим братом, после чего Леотихид тоже вышел прочь.
Начиналась игра.
Сам Эвдамид был готов покинуть пиршественную залу в любой момент, ожидая лишь, когда соберется домой эфор Фебид. Долго ждать не пришлось – как только глава эфоров
– Еврибиад, ступай вниз и попроси господина эфора заглянуть в портик Агорея, у выхода на площадь Хоров, – велел царь одному из сопровождавшей его четверки воинов-Трехсот.
Ударив в грудь кулаком, номарг бросился исполнять. Подбитые гвоздями подошвы его военных сапогов-эндромидов застучали по сырым ступеням лестницы. Запахнув теплый плащ, Эвдамид в сопровождении остальных телохранителей неторопливо направился к упомянутому портику. Порывистый ветер норовил забраться под одежду, падающая с неба крупа колола лицо тонкими холодными иголками. Агора была лишь отчасти освещена отблесками горящих на входе в Персику масляных фонарей, и почти безлюдна.
Меж колоннами портика царила темнота. Эвдамида это устраивало, так как повышало шансы на сохранение тайны. Опершись плечом на холодный мрамор колонны, царь постарался настроить себя на приближающийся разговор. Вскоре снаружи, на площади, раздался звук шагов и показался колеблющийся свет переносной масляной лампы. Эвдамид поморщился, но предпринимать что-то было уже поздно. Сначала показался держащий в руке лампу невольник, затем в круг света шагнула невысокая фигура Фебида.
– Ты хотел поговорить со мной, царь Эвдамид? – в ровном голосе эфора проскользнула нотка удивления.
– Именно так, господин эфор, – Эвдамид постарался, чтобы его голос звучал ровно и уверенно. – Разве ты не знаешь, что возвращаться сегодня домой, чтобы лечь спать – признак дурного тона?
– Вот как? – седая бровь эфора дрогнула, но лицо его не выражало ничего.
– Этой ночью самые разные группы людей будут составлять заговоры и обсуждать, как оставить других в дураках. Меня ни одна из этих групп не пригласила, тебя, насколько я знаю, тоже. Поэтому я и решил предложить тебе встретиться.
– Зачем? Чтобы составить заговор или попытаться оставить кого-то в дураках? Государь, Фебид из рода Харета не играет в подобные игры, это общеизвестно.
«В дырявой лодке кто не вычерпывает воду, тонет», – говаривал отец. Эвдамид почувствовал гнев: неужели этот старый идеалист, стоящий перед ним, всерьез полагает, что его наивные принципы помогут спасти город от «подобных игр»? Спокойно!
– Боюсь, что ты уже в игре, уважаемый Фебид. Незнание правил и пропуск хода приведет только к проигрышу. Причем ошибку совершать будешь ты, а проигрывать – вся Спарта, – Эвдамид не знал, чего больше в его словах – дерзости или правды.