Балаустион
Шрифт:
С минуту эфор молчал, потом вздохнул и промолвил:
– Мы будем разговаривать здесь?
Эвдамид выдохнул, улыбнулся.
– Ну что ты, почтенный! Пройдем, здесь неподалеку есть одно славное неприметное здание. Только, прошу тебя, вели своему рабу задуть лампу. Соблюдение тайны – одно из главных условий игры.
Разумеется, консулу и его свите в Персике были отданы лучшие помещения. Даже прихожая главных, так называемых «царских» апартаментов, поражала богатством отделки. Анталкид давно не бывал здесь, и, оглядевшись, убедился, что не зря – именно на случай приезда римлян – отстоял в герусии предложение о ремонте этой части старого дворца. Со времени его прошлого визита «царские» покои стали куда
Анталкид украдкой вздохнул, подумав, что эфоры прежней Спарты наверняка наложили бы на магистратов, заведующих этими апартаментами, штраф за роскошь. Эфор обожал красивые вещи и при случае покупал их, а с еще большим удовольствием принимал в подарок. Однако истинное наслаждение приносит не столько обладание красотой, сколько восхищение и зависть людей, любующихся принадлежащими тебе вещами. Тут стремления эфора входили в расхождение с традиционной лакедемонской моралью. В Спарте искони было не принято выставлять напоказ свое богатство, роскошь дома и дороговизну заморской одежды. В Греции, где ионийская роскошь заполонила как общественные постройки, так и дома верхних слоев общества, Спарта оставалась последним уголком, где люди царской крови и высшие магистраты могли жить в небольших особняках из бревен и необожженного кирпича и не иметь в доме золотой посуды.
Невозможно передать, как это угнетало эфора Анталкида. Он готов был отдать половину оставшихся ему лет жизни, чтобы вторую половину провести в условиях, подобающих его высокому положению и склонностям. Уничтожение отчужденного положения Спарты, внедрение в родном городе общеэллинских норм жизни стало для Анталкида главной мечтой и целью существования. А близкая дружба с владыками мира, римлянами, должна была обеспечить ему первенствующее положение среди городских должностных лиц. Долгие годы эфор терпеливо, словно паук, сплетал прочные нити дружеских отношений с влиятельными деятелями Рима и Македонии, окружал себя верными людьми, «топил» особо ретивых поборников старинных устоев. И вот теперь наступает момент решительных действий. Спарта готова к обновлению, ее необходимо только немножечко подтолкнуть. И для того, чтобы помочь лакедемонянам сделать этот необходимый шаг, в город и прибыл славный консуляр Фульвий.
Да, консул! Анталкид встрепенулся, вдруг осознав, что замечтался, очарованный блестящей обстановкой прихожей римских апартаментов. Старший преторианцев… кажется его имя Валерий… пропустил эфора сюда, сказав, что консул и македонянин ожидают его для дружеской беседы, а он, глупец, теряет время, заставляя Больших Людей ждать!
Хлопнув себя с досады по лбу, Анталкид со всей стремительностью, на какую были способны его короткие ноги, бросился к двери, ведущей вглубь помещений, и, нацепив на лицо самую благостную улыбку из своего арсенала, ступил в приемную.
Консуляр и македонский вельможа, несмотря на то, что пришли с пира, снова возлежали за столиком, уставленным блюдами с закусками и фруктами. Молоденькая девушка-невольница в ослепительно белом хитоне с кувшином наготове стояла на заднем плане, чутко ожидая малейшего сигнала со стороны пирующих.
– О-о, славный эфор Анталкид! – окликнул вошедшего эфора македонянин. – Прошу тебя, присоединяйся к нам быстрее. Ночь коротка, а нам предстоит обсудить столько вопросов…
Анталкид прошел к ожидавшему его пустому ложу и с удовольствием
– Я – ваш, любезные господа, – объявил он. – И испытываю большое удовольствие по поводу того, что не чувствую на себе пристального взгляда нашего молодого царя и моих дорогих коллег-эфоров.
Лисистрат мягко улыбнулся.
– Судя по всему, не настолько уж дорогих? – ласково спросил он.
– Ну что ты, что ты, – замахал руками спартанец. – Я люблю их, как братьев.
– Вина господину эфору, – проговорил Фульвий Нобилиор. Девушка с кувшином, гибко перегнувшись через стол, ловко наполнила кубок. При наклоне горловой вырез ее хитона существенно провис, позволив липкому взгляду эфора оценить форму небольших крепких грудей с торчащими розовыми сосками, не имевшими ничего общего с мягкими морщинистыми полушариями его супруги. Эфор почувствовал спазм тоски – вот уже несколько лет он мог лишь любоваться женскими прелестями, и не более. Девица выпрямилась, заметила взгляд Анталкида, порозовела щечками, в притворной скромности потупила глазки. С тихой печалью эфор подумал, что такая вкусняшка, возможно, смогла бы пробудить его мужское естество, если б только хорошо постаралась.
– Предлагаю выпить за дружбу, – медленно произнес консуляр, веско роняя в воздух каждое слово. – Я имею в виду как нас, находящихся за этим столом, так и наши государства. Пусть эта дружба крепнет и приносит нам всем удовольствие и пользу.
– Так и будет, – с воодушевлением подхватил Анталкид, – ведь она освящена счастливым гением римского народа!
Вино оказалось италийским, многолетним фалернским, любимым напитком эфора. Вкуснее него мог быть только нектар, вкушаемый бессмертными.
– Божественно! – не смог скрыть своих чувств спартанец, когда последние капли искристого напитка растаяли у него на языке.
Концы массивных губ Фульвия тронула довольная улыбка.
– Урожай года консулов Агенобарба и Лонгина.
– Шестьсот пятьдесят восьмой от основания Рима! – воскликнул пораженный Анталкид. – Сорокалетняя выдержка!
– Я вспомнил, как тебе понравилось это вино в нашу прошлую встречу, уважаемый эфор, и захватил пару больших квадранталовых амфор в подарок. Рабы доставят их в твой дом уже этой ночью. В качестве скромной praemia virtutis, [1] – римлянин сделал неопределенный жест рукой.
1
награда за добродетель (лат.)
– О, великие боги! – восторг эфора был истинным. – Как мне тебя благодарить, дорогой Марк Фульвий?
– Пустое, – римлянин покачал головой. – Мне доставит удовольствие, если ты, однажды вечером наливая это вино в кубок, помянешь добрым словом Рим и твоего друга сенатора Фульвия Нобилиора.
– Непременно, непременно, господин консул! Хотя, видят боги, я с большим удовольствием вообще не расставался бы с тобой…
– Это в твоих силах, – изменившийся тон консуляра означал, что начинается деловой разговор. – Сенат готов назначить меня постоянным представителем Республики при Ахейском союзе, и в этом случае мы с тобой, любезный эфор, будем встречаться… достаточно регулярно. Если, конечно, нам удастся уговорить Спарту стать членом союза. А я думаю, нам это удастся…
– Я хотел бы разделить твою уверенность, милый господин Фульвий, – осторожно произнес Анталкид. В животе у него забурчало, видимо, фалернское вступило во взаимодействие с выпитым ранее хиосским.
– Еще вина, – приказал консул рабыне. На этот раз Анталкид не стал отвлекаться на созерцание ее прелестей – так важна была поднятая тема. – Ты провел работу, о которой мы договаривались?
– Конечно. Я подготовил законопроект, который внесу сразу после того, как ты, господин консул, в своем выступлении перед переговорщиками предложишь Спарте вступить в Ахейский союз. В этой части нет никаких изменений?