Барин-Шабарин 3
Шрифт:
Яков Андреевич сам себя не узнавал. Он всегда осторожен, старается не лезть ни в какие передряги, интриги, не ссориться ни с кем, но именно сегодня губернатор был готов бороться. Возможно, Фабр просто понимал, что без борьбы его здесь и сейчас едят. Желающих занять хлебное место, а Екатеринославская губерния и велика, и богата, пруд пруди, на выбор тем, кто может принимать решения о назначении и кто имеет возможность правильно подать документы императору на подпись.
Возможно, и потому губернатор Фабр решил сказать свое веское слово, что стыдно стало. Для него слово «честь» было не только знакомо, но и весомо, однако же Яков Андреевич не
— М-да, — произнёс Арсений Никитич Подобаев, и теперь, впервые за всё время общения с губернатором, вид у ревизора был растерянный. — Вы имеете представление, что за бумаги мне дали прочитать? Скотина Кулагин собирал свидетельства и своих преступлений, и… Впрочем, зная вас, уверен — вы всё прекрасно поняли. Вопрос только о том стоит, что именно вы хотели бы сделать, да и будете ли использовать эти бумаги?
— Я намерен сделать их достоянием общественности, — решительно сказал Фабр.
— Вы что… вы отдаёте себе отчёт? — сбросив все маски, с раздражением, нажимом, чуть ли не со звериным оскалом обратился ревизор к губернатору. — Припомнить ли тот разговор в доме его сиятельства князя Михаила Семеновича Воронцова? Князь за вас, его помощника, поручался.
Казалось, что ревизор каждым словом пытается забить гвоздь в гроб карьеры Фабра. Подобаеву стоит только послать вести в Петербург — и Якова Андреевича Фабра сошлют куда-нибудь… а вот вслед своему благодетелю князю Воронцову на Кавказ и пошлют. Но Яков Андреевич на сей раз и глазом не моргнул — здесь и сейчас он решил идти до конца.
Фабр на многое закрывал глаза, он знал, что не должен лезть в те финансовые потоки, которые идут из Екатеринославской губернии, а также из ближайших губерний, — всем этим занимался Кулагин, и каждый такой потом превращался в его руках в коррупционную схему. Казалось, что всё не так уж и плохо, потому как на губернские нужды выдавалось немало денег, строительство шло, а имя Якова Андреевича Фабра уже неоднократно звучало в Петербурге, как пример добропорядочного губернатора, причем почти что из низов.
Но то, что увидел Яков Андреевич в документах, хоть пока и непонятно, как именно доставшихся Шабарину, заставило губернатора пересмотреть свои решения и даже взгляды. Ведь речь шла даже не только о том, что какие-то деньги, в большом количестве поступающие из Петербурга, крадутся, вопрос в том числе и о жизни людей. Андрей Васильевич Кулагин явно заигрался, приумножив существовавшую воровскую паутину. Кулагин стал, кроме всего прочего, и уголовным преступником. Фабр теперь увидел свидетельства расправ над людьми, которые бросали вызов системе, но неизменно проигрывали. Увидел и ужаснулся.
Чего стоил только один документ, подтверждающий сговор главного губернского полицмейстера и вице-губернатора, по которому был осуждён главный архитектор Екатеринославской губернии. Это случилось аккурат перед тем, как Яков Андреевич Фабр покинул «воронцовское гнездо» и был назначен губернатором Екатеринославской губернии. За то, что архитектор Садовой имел неосторожность высказываться про финансирование всех строительных объектов, а весьма вероятно, что и не только поэтому, Кулагин и главный полицмейстер придумали и сфабриковали преступление, и Садовой был отправлен на каторгу.
Нет, Фабр не жалел Садового
Самое главное, любимый ребёнок не имеющего детей Фабра — это строительство. Губернатор искренне считал, что коррупция, воровство — всё это будет в прошлом, есть в настоящем, никуда не денется и в будущем. А руководителя губернии могут помнить и судить по тем строительствам, которые он начал и закончил. Потому именно стройка стала главной задачей для губернатора, искренне желавшего оставить след в истории Екатеринославской губернии, которую, к слову, не так любил, как Таврическую, где были куплены Фабром земли. И сейчас Яков Андреевич видел, что и в эту область также проникали зло и казнокрадство.
Так что теперь злость вскипала в жилах губернатора, внешне крайне редко показывающего эмоции.
— Яков Андреевич, я вас определённо не узнаю. Ведь я присутствовал при том разговоре, когда заключалась сделка с князем Михаилом Семёновичем Воронцовым. Знаю ее условия. А нынешними делами своим вы способны сломать все те договоренности, — сказал Арсений Подобаев, будучи уверен, что озвучил самый действенный аргумент против Фабра, вздумавшего вдруг бунтовать.
Дело в том, что Михаил Семёнович Воронцов был направлен наместником на Кавказ, но при этом князь и весь тот клан, в который входил Воронцов, были недовольны подобным назначением. Любое назначение на Кавказ считалось своего рода ссылкой, между тем, государю нужен был деятельный человек, который мог бы в определенной мере заменить другую выдающуюся личность на Кавказе, генерала Ермолова.
Вот тогда и были достигнуты соглашения, по которым князь Воронцов имел некоторое влияние, несмотря на то, что отправлялся на Кавказ, и в Таврической губернии через своего представителя Пестеля Владимира Ивановича, и в Екатеринославской губернии — как раз через Фабра. И ещё какое влияние — Воронцову и всем его сельскохозяйственным, промышленным объектам предоставлялись огромные преференции, его управляющие могли покупать сколь угодно казенных земель, ставить на них виноградники, любые производства.
— Вы понимаете, что от вашей губернии в том числе и на эту сделку уходили определенные средства? Если Екатеринославская губерния перестанет эти средства поставлять, то случится неотвратимое, нарушится тот баланс сил, который уже установился, — решительно сказал Подобаев.
Яков Андреевич задумался. Меньше всего ему хотелось подставлять князя Воронцова. Именно князь дал путёвку в жизнь Фабру, не служившему в армии, и крайне сомнительно, чтобы без протекции нынешний губернатор Екатеринославской губернии стал год назад тем, кто он есть. По мнению Якова Андреевича, князь Воронцов был человеком честным. Да, ему приходилось лавировать в погрязшей в коррупции системе Российской империи. Вместе с тем, Фабр был более чем уверен, что не было ещё никого до Михаила Семёновича Воронцова, кто придал бы столько развития Новороссии. Может, только Григорий Потёмкин, и то сомнительно.