Барочные жемчужины Новороссии

Greko

Прощай,

позабудь

и не обессудь.

А письма сожги,

как мост.

Да будет мужественным

твой путь,

да будет он прям

и прост.

Да будет во мгле

для тебя гореть

звёздная мишура,

да будет надежда

ладони

греть

у твоего костра.

Да будут метели,

снега, дожди

и бешеный рёв огня,

да будет удач у тебя впереди

больше, чем у меня.

Да будет могуч и прекрасен

бой,

гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех,

которым с тобой,

может быть,

по пути.

Закончив, я не оборачивался. Было ни к чему. Надеюсь, Микри все поняла. Судя по шуму за спиной, Микри перелезала на свой балкон.

— Три тысячи померанцев были доставлены зимой ко двору императора Павла, — раздался ее голос.

Я обернулся. По моему взгляду было очевидно, что я не понял, о чем идет речь.

— Апельсины, — пояснила Микри. — Ты спрашивал, я обещала рассказать.… Они Одессу спасли. Они вернули благорасположение царя к городу. Так рассказывают старики.

Я улыбнулся, оценив её рассказ.

— Спокойной, ночи! — пожелала мне Микри.

— Спокойной ночи, Микри! И спасибо за все!

Она ушла в свою комнату. Я опять повернулся, стал смотреть на город.

И, как бы я того не хотел, передо мной вновь возник образ моей царицы. Можно было выдохнуть и, наконец, покончить с этим сумасшедшим днем! Пошел спать. И хоть заснул, практически сразу, ночь не была спокойной. Но и никак не тревожной или бессонной. Просто Малика-царица таки явилась во сне. И какой же тогда тут спокойный сон?!

… Утром, позавтракав калёными яйцами[1], я уже мерил шагами свою комнату.

«Положа руку на сердце, Мария права… Как бы я не хорохорился, но Одесса и мне совсем не нравится. Начнешь перечислять все её нынешние „достоинства“, так сразу: свят, свят, свят! Только пальцы загибай. Чума! Холера! Саранча! Вода привозная! Дом не купить! Денег не так много, а конкурентов полно! А ждать, пока она действительно станет настоящей „жемчужиной у моря“ — жизни не хватит. И где я тут возьму деревню?! О-хо-хонюшки, хо-хо!»

Деревня, деревня… Сложно вытащить ее из девушки…

Нет! Тут все сложнее. Можно вытащить Марию с Востока, но Восток из Марии не вытащить. Она вся в нем. В серале. В страхе жизни без мужчины. В милых капризах и слезах. Черт-черт-черт!

«К чему вся эта беготня? Может быть, нужно просто забрать её и племянника, уехать куда подальше. Забыть про Спенсера и Фонтона, про Черкесию и приключения. Просто жить. Наслаждаться. Южный берег Крыма…»

В общем, случился довольно обычный для мозга трюк, когда ты сам не понимаешь, каким образом размышления о ком-то (чем-то) неожиданно, безо всякой логики цепляются за что-то совершенно противоположное, что называется, из другой оперы. Может «наслаждение» связало меня с той точкой на карте, которую я считал раем, лучшим местом на земле, не раз и не два побывав там. Всегда при этом сожалел, что место, перед которым меркнет слава всех Лазурных берегов всего мира, так неухоженно. И ладно бы — неухоженно. С каждым моим новым приездом я обнаруживал все большее запущение,

и впору уже было говорить о Крыме, как о сортире. Но в сортир его превратят в мое время. А сейчас Южный берег Крыма по всем статьям — идеальное место для Марии и Яниса.

«Только не Севастополь и не Балаклава, — мое послезнание тут же заработало. — Там будет война».

А сейчас там, насколько я понимаю, идет колонизация края. При деятельном Воронцове возводятся дворцы и дороги. И нет такой конкуренции, как в Одессе, в которой грекам скоро станет тесно с евреями. А на ЮБК потянется все цвет страны — от императоров до Чехова с Айвазовским. И застолбить там место — отличная идея.

Как ни странно, я спокойно воспринял то, что нашел решение задачи и дорогу к выполнению моего обещания Марии. К слову, радоваться пока было рано. Тут еще предстоит работа.

«Мы едем туда со Спенсером. Значит, нужно опять идти к нему с поклоном, чтобы в Крыму дал мне время на устройство сестры. Плевать, могу и в ногах поваляться. А уже на месте я разберусь. Одно можно говорить с уверенностью: при всех исходах, Крым все равно лучше, чем Одесса!»

И как так удачно вышло, что мы договорились поздно вечером прошвырнуться по кабачкам!

… Прибежал, запыхавшись, к назначенному часу на встречу со Спенсером к памятнику Ришелье.

Какой-то умник в толпе, окружавшей статую, с важным видом пояснял: мол, в левой руке у дюка — бумаги, а правая указует на море. Поскольку слева был суд, он на полном серьезе утверждал:

— Як маэш там судиться, то лучше в морi утопиться!

Я про себя поржал над легковерной публикой, внимавшей местным приколам со сосредоточенным видом. Разглядел в толпе простаков и своего биг-босса.

— Мистер Спенсер! Я здесь, — замахал ему руками.

— О, Коста! Не забывайте про манеры! Вы не мельница, чтобы крутить руками!

— Прощения просим!

— Куда отправимся? — проигнорировал мои извинения англичанин.

— Чего угодно душе вашей милости?

— Я — прямиком с обеда у Нарышкиных, — проигнорировал мое ёрничание Эдмонд. — Боже, как это скучно! Лев, местный губернатор, — самое сонное существо на свете! Мадам Ольга, безусловно, сверкала, но ее супруг… Болтают, что он спит два дня из трех. Его общество — невообразимая тоска! Желаю напиться!

— Винные погреба Греческой улицы — к вашим услугам!

— Ни секунды не сомневался, Коста, что вы времени зря не теряли! Наверное, уже успели закрутить роман с какой-нибудь прекрасной гречанкой?

— Так ведь — сестра! — я в конец ободесситился.

— Да уж… Родственники — это гири на ногах настоящих повес! Но винные погреба — это прекрасно! Ведите меня, мой Вергилий, в пучину распущенности и мужских удовольствий!

Первым делом мы отправились к итальянцам, в кантину.

Скатившись вниз по темным ступенькам в настоящее подземелье, мы словно нырнули в вокзальное «море». Под темными сводами, где играли тени от света множества свечей, царил такой гомон — хоть уши затыкай. Экспрессивные итальянцы будто задались целью перекричать соседние столики. Крики, ругань, одиночный певец, тщетно пытавшийся выводить арию — все смешивалось в дикую какофонию.

— Не гармонично, — печально заключил Спенсер, потягивая красное из Тосканы. — То ли дело у нас, в Лондоне. Вечером, после рабочего дня, прямо на улице у пабов, ставят пустые бочки вместо столиков, и вокруг собираются любители пропустить пинту эля или глоток бордоского, распевая моряцкие баллады. Я мечтал насладиться пением хористов оперного театра, но эти измученные люди, видимо, лечат свои усталые глотки исключительно вином.

— В таком случае, синьоры, — обратился к нам завсегдатай погребка, пристроившийся по соседству за столиком, — вам стоит наведаться к французам. Они — большие любители хорового пения.