Барочные жемчужины Новороссии

Greko

«Матерь Божья! — до меня дошло. — Твою мать! XIX век! Пройдет несколько лет, и в Лондоне сядет на трон королева Виктория, для которой специально держали у копии статуи Давида ящик, в котором лежал гипсовый фиговый листок, чтобы во время её посещений музея прикрывать этим листком причиндалы давидовы. А мне тут 16-летняя девушка предлагает ту разновидность секса, которую и в XXI веке не всегда язык поворачивается предложить девушке. Подсуропили предки продвинутые… прогрессисты, исполать!

Теперь выкручиваться придется».

— И даже в этом случае, я не стану делать этого.

Только не давать ей опомниться и вопрошать «почему?».

— Потому что ты мне очень нравишься, Микри.

«Правильной дорогой идете, товарищи! Вскинулась, удивлена, пока не понимает, к чему теперь я клоню».

— И я тебе нравлюсь. И это очень хорошо. Но это — не любовь. Не та любовь. И если мы с тобой сейчас останемся на ночь в этой комнате, мы все разрушим. Мы не получим той любви, о которой мечтаем, и мы потеряем симпатию друг к другу. Я этого не хочу. Значит, этому не бывать!

Микри задумалась.

— Ты так её до сих пор любишь? — скорее, это было простое любопытство, а не последняя попытка.

— Да! До сих пор. И думаю, что буду любить всю жизнь. И я точно знаю, что совсем скоро в твоей жизни появится тот мужчина, которого ты полюбишь так же. И вы будет счастливы. Обязательно будете.

Микри улыбнулась, порадовавшись возможной перспективе. Вскочила с лежанки. Я встал. Она подошла ко мне, прижалась. Я обнял её, поцеловал в макушку.

— Спокойной ночи, милая Микри!

— Спокойной ночи, Коста!

Микри пошла в сторону балкона.

— Куда? — возопил я.

— Так ближе! — рассмеялась она.

Ну, вот, как с этой козой справиться?! Ох, грехи мои тяжкие на мосту с чашкою!

Тихий шум подсказал, что Микри удачно перепрыгнула с моего балкона на свой. Я еле нашел в себе силы, чтобы раздеться, а не рухнуть сразу на лежанку.

[1] Забытое русское лакомство. Яйца запекали в печи, поэтому «каленые».

[2] «Такого нам бы короля» — строчка из песни П. Беранже «Король Ивето» в переводе Н. Кудрявцевой

[3] Четверостишие П. Беранже в переводе В. Курочкина.

Глава 8

Мины и Папа Допуло

Проснулся ближе к обеду относительно бодрым.

Первую же мысль, что пришла в голову, можно было считать парадоксом: почему словом кабачок называется и бессмысленный овощ, и питейное заведение?[1] Что между ними общего? Кабачок, в котором льются рекой вино и песни, — место весьма полезное для мужской части планеты. Особенно для борьбы со стрессом.

Наскоро перекусив во дворе, отправился к Спенсеру в гостиницу. По дороге пытался напевать прилепившуюся с вечера

песню про «пьяного человечка». Своим боевым задором я готов был поделиться со всем миром.

Веселость как рукой снесло, когда в «Ришельевской» мне сообщили, что Спенсер не ночевал в отеле. Поднялся в номер, который мне любезно открыли. Кровать не разобрана, вещи все на месте. Эдмонду требовалось пройти буквально несколько сот метров от кабачка до гостиницы, но он сюда так и не добрался. Пропал по дороге!

Вряд ли отсутствие Эдмонда можно было объяснить нечаянным явлением дамы — на пустынной ночной Дерибасовской я видел лишь кучки расходившихся пьяниц-французов. Еще менее вероятно, что его потянуло продолжить наш праздник Бахуса: он и так был прилично навеселе. Дело пахло дурно.

Не знаю, что мной двигало, но я разыскал ящик с револьверами и один зарядил, вспомнив инструкции моего друга. Засыпал порох в каморы, вставил пули-шарики, все утрамбовал шомполом и прикрыл крышкой барабан. Вспомнил о затравочном порохе и засыпал его в дозатор. Револьвер был готов к стрельбе.

Мне нужен Проскурин! Только он мог посоветовать, где искать Спенсера, если его похитили. В том, что все обстоит именно так, я не сомневался.

Побежал в порт.

Я понимал, что мне не стоит светиться в здании таможни. Поэтому в Практической гавани перехватил какого-то солдатика из тех, что вели нас в ночь прибытия в Карантинный городок. Попросил вызвать Проскурина к молу, подкрепив свою просьбу парой «масонов». Солдатик лихо козырнул и побежал на поиск нужного мне офицера. Я же потащился к группе рыбаков, оккупировавших мол.

В густой тени от торгового корабля, стоявшего под разгрузкой, на плитах мола устроился дремавший длинный малоросс с забавным белобрысым чубчиком на голове и в вышиванке. Рядом в ведре плескались пойманные бычки и лежала скрученная в бухту тонкая бечёвка с крючком и грузиком на конце. Грузиком выступал обычный камень с дырочкой, который в народе прозвали «куриный бог».

Хохол лениво приоткрыл глаза, когда я встал рядом, и буркнул нечто вроде приветствия. Я приподнял шляпу, поздоровавшись со всей возможной элегантностью.

— Как улов? — спросил.

— Да так… — неопределенно ответил малоросс.

— На что ловите?

— На глаз!

— На рыбий глаз? — уточнил я.

— Бычок — рыбка донная, на всякую сраку клюет. Тут его — как говна за баней. Первого словишь — а дале хоть глаз насаживай, хоть кишочки, да таскай потихоньку.

— А снасть из чего мастырите?

— Так из нити скрученной. Бывают промеж нас любители, шелковую используют, ежели раздобудут. Тут немного и нужно — саженей 10 всего…