Барон Семитьер: Мясорубка
Шрифт:
– Барон, друг мой, ты же не собираешься опять ввязаться в какую-нибудь привлекающую к нам внимание аферу? Я просто хочу напомнить тебе, что последняя обернулась для некоторых из нас большими неприятностями. Мадам Каллипиге даже пришлось срочно уезжать на родину.
– Ану, я надеюсь, в этот раз все обойдется без эксцессов. Впрочем, время не ждет. Благодарю за помощь, мон шер. За мной не заржавеет.
***
В шикарном особняке Семитьера Роза чувствовала себя, будто уличная кошка, которую впервые принесли в тепло. Поручив ее дворецкому, Барон собрал достаточно
– Позвольте провести для мадемуазель небольшую экскурсию по дому.
– Если можно, зовите меня просто Роза…
Пьер одобрительно хмыкнул. Первым делом он показал девушке ее комнату. Для привыкшей с детства к скромной квартирке на рю Белло, она выглядела царскими хоромами. Широкая кровать с балдахином, гардероб, письменный стол и два кожаных кресла соседствовали с изготовленными из красного дерева, громоздкими книжными шкафами. Их полки были плотно уставлены фолиантами с разноцветными корешками. На полу лежал ковер, изображающий пышногрудую африканку, несущую на голове протекающий кувшин.
– Эту комнату, — в голосе Лютена сквозила неприкрытая гордость, — я меблировал по пожеланиям мадам Лаво, владелицы манора. Впрочем, ей настолько пришлись по душе Объединенные Колумбовы штаты, что она поселилась там навсегда. Уверен, она будет очень рада, когда узнает, что ее заняла протеже мастера Семитьера. Кстати, после того, как я покажу вам дом, Барон поручил мне съездить на вашу старую квартиру. Помочь вам перевезти необходимые вещи.
Дом действительно потрясал. Высокие потолки, украшенные лепниной, картины во всех комнатах и даже на кухне. Стекло и изысканный хрусталь в многочисленных сервантах. Наконец, спустившись по скрипящей под ногами лестнице и пройдя по короткому подвальному коридору, дворецкий провел Розу к мощной черной двери.
– Это - святая святых мастера, покойницкая.
Он распахнул дверь и пригласил девушку следовать за ним. Ее глазам открылся мрачный зал с драпированными черной тканью стенами и крошечными окошками сверху. Холод, царящий внутри, пробирал до костей. Под сводчатым потолком мертвенно-голубым, призрачным светом засияла огромная люстра.
Сейчас Роза смогла рассмотреть, что стены покойницкой украшены пугающими мистическими символами - скелетами, черепами и различными частями человеческих тел. К стенам прижимались стеллажи и шкафы с какими-то склянками и коробками. Посреди зала, на столе белого мрамора, лежал мужчина в дорогом сюртуке. В призрачном свете ламп он выглядел крепко спящим. Девушка вздрогнула - на мгновение ей показалось, что труп шевельнулся.
Лютен успокаивающе сжал ее ладонь:
– Привыкайте, Роза. Тут иногда мерещиться всякая чертовщина. А бывать здесь вам придется частенько. По рабочим вопросам, разумеется. Ну что ж, теперь мы можем смело отправляться за вашими пожитками.
Из ремиза в глубине сада, построенного практически на территории кладбища, Пьер вывел двух вороных, коней. Они раздували ноздри, выдыхая облачка пара. Следом за ними показался черный фаэтон с широким подиумом сзади. Дворецкий развел руками:
– Простите, Роза, на ландолете уехал мастер Семитьер, а потому нам придется довольствоваться катафалком. Впрочем, возможно, так даже лучше. Произведем больше впечатления на ваших соседей, — он подмигнул своей спутнице.
***
Рю
Кто первый швырнул в нее камень, Роза не заметила. Она увидела только руку Пьера, ловко перехватывающего летящий булыжник практически у самого ее лица. В следующее мгновение коротышка, словно молния, метнулся в сторону столпившихся жителей дна Лютеции, а в его левой руке сверкнули развернувшись веером метательные ножи. Один из них он плотно прижимал острием к горлу месье Фуве:
– Еще одна подобная выходка, ты, отродье портовой шлюхи, и назад наша гробовозка не поедет порожняком. И, поверьте, места там хватит на всех, - прошипел Лютен.
Жан Фуве икнул. По его давно не видевшей воды шее стекла тонкая, алая струйка. Дворецкий окинул исподлобья внезапно притихшую толпу, после чего повернулся к Розе и произнес уже совершенно спокойным голосом:
– Мадемуазель Фалюш, не торопитесь. Соберите все, что вам необходимо. Возвращаться в эту дыру повторно я не планирую.
Роза вздохнула и посмотрела на хибару, которая двадцать лет была ее жильем. Дом стоял, прижавшись плечом к таким же кривобоким соседям, напоминая пьяниц, поддерживающих друг дружку на выходе из кабака. Два этажа, но высотой чуть больше, чем в полтора: второй ярус вжался в крышу, словно стыдясь своего существования. Штукатурка, когда-то белая, сейчас больше напоминала кожу прокаженного - желтые подтеки ржавчины сочились из железных скоб, стягивающих трещины. Окна одной из квартир на первом этаже были забиты досками; в одном зияла дыра, закрытая мешковиной.
Крыша, покрытая черепицей, наполовину съеденной временем, напоминала стариковскую челюсть. Из трубы валил сизый, вонючий дым - не от камина, а от жаровни, в которой жгли мусор. Запах стоял терпкий, как уксус, смешанный с прогорклым салом.
Парадная дверь, а точнее, то что от нее осталось, висела на одной петле. Еще вчера она была вполне нормальной. Вероятнее всего, ее сорвали сегодня утром.
Девушка вошла внутрь. Сквозь щели виднелись провалы в ступенях, ведущих наверх. На перилах, покрытых липкой пленкой жира и пыли, кто-то вырезал ножом: “Жан-Клод умер от крыс”. Надпись эта появилась еще до рождения Розы, а потому печальную историю неизвестного мужчины давно все забыли.
Внутри пахло мышами и сыростью тюремной камеры. Стены, оклеенные старыми газетами десятилетней давности, пузырились от плесени. На втором этаже, кроме Фалюшей, ютились еще две семьи. За одной дверью, затянутой для большего сохранения тепла грязной простыней, слышался плач младенца. Малыш Николай. Наверное, голоден, а мать работе. Воровато озираясь, она просунула в дверную щель пятиливровую купюру. Елена придет домой, найдет деньги и купит еды.
Роза наскоро собрала свои немногочисленные вещи - несколько сарафанов, пару кофт, теплые чулки, толстенький блокнот в сафьяновом переплете, пару мелких сокровищ, оставшихся на память от покойницы-мамы. Связав пожитки в простыню, девушка мысленно попрощалась со своим домом.