Барракуда
Шрифт:
— Да.
— А почему не передала привет от меня?
— Потому что тебе здесь предполагалось не быть.
— Ясно, — безразлично кивнул он и направился к двери.
— Гриш, ты что-то хотел сказать?
— Ага, — не оборачиваясь, бросил Незнамов. — У вас за календарем никто не следит. Сегодня первое марта, а квадратик на последнем дне февраля, — и шмыгнул за дверь, не дождавшись ответа. Очень не понравились Кристине и Ольгин голос, и этот поспешный уход.
Прошло две недели. Наступил тот редкий день совместного безделья, когда можно быть хозяином самому себе: просыпаться не под будильник, шляться, где угодно,
— Послушай, Корецкий, — перекатилась Кристина с мужнина плеча на подушку, — а давай махнем на дачу? Разожжем камин, будем смотреть на огонь, млеть и мечтать. Поехали, а?
— Я скоро в Штаты махну, — заважничал Стас, — что мне подмосковная Малаховка? Лучше я подремлю, — и закрыл глаза, наглец.
— Кончай дрыхнуть, соня! — принялась тормошить его неугомонная жена. Потом поняла, что сила тут бессильна, и сменила тактику. Через полчаса разнеженный и довольный муж проявил интерес.
— Так что ты там нахально бубнила мне в ухо?
— Я не бубнила, а изрекала истину. Сегодня потрясающий день! Солнышко, небо голубое, снег почти стаял, почки набухли, травка зеленеет…
— Не ври! — строго перебил мечтания противный Стас.
— Корецкий, миленький, — расщедрилась она на льстивый эпитет, — поехали на дачу! Подбросим поленьев в камин, подложим туда бумажку, подпалим, будем дружно пялиться в огонь, пить коньяк и закусывать воздухом. А потом выйдем, пьяные, на крыльцо, подышим, помолчим и начнем целоваться взахлеб, а звезды засмеются и нас благословят. Поедем, а?
— Поедем, — сдался Стас, — только подкупим к воздуху чего-нибудь материального, согласна?
— Ты гений! А с гениями спорить глупо, — чмокнула в переносицу мужа счастливая жена.
Темная иномарка скользила, как тень, быстро, легко и бесшумно. Они купили эту «ауди» совсем недавно, три дня назад, и сейчас решили протестировать новую машину загородной поездкой.
— Однова живем!
– разошелся не на шутку Стас, принимая такое решение. А когда проходил мимо их старенькой «девятки», с укором застывшей во дворе, ласково провел рукой по синему боку: «Не тужи, мы с тобой еще погоняем, не расстаемся пока!»
Корецкий пребывал в отличном расположении духа. Высокий, красивый, талантливый человек, умный, как соседский кокер Лафентий, неприхотливый, как дворняга, и благодарный, как все животные сразу. «Завести, что ли, собаку? — размечталась под мелодию Лея Кристина. — Покупать ей косточки, баловать, водить на выставки, степенно обсуждать с собачниками общие проблемы, подыскать хорошего ветеринара, нет, самого лучшего, приобрести книжку с полезными советами, чтобы их потом нарушать, следить за собачьей модой и наряжать… А как выкроить на это часы? У Корецкого картины, у меня эфир — бедный пес от одиночества свихнется. Собаки эгоистичны на хозяйское время: чем больше получают, тем больше хотят».
— Приехали, соня, просыпайся!
— Я не сплю, а мечтаю.
— Значит, проснитесь, мечты, — развеселился
…И куда человек спешит? Бегает, суетится, копит, тратит, приобретает, разбазаривает, водит за нос других и обманывается сам — гоняется за фантомами. И невдомек этому венцу природы, беззащитному, как голая улитка, что настоящая жизнь — не безумная гонка, а безмятежный покой. Когда душа поет и плачет от блаженства, а тело тает от истомы, когда жадные языки жарко лижут поленья, и обгорелые лентяи вспыхивают страстью, когда уши нежит шепот, а кожу дрожащие пальцы — вот, что такое жизнь, и только такие минуты зовутся счастьем.
— Корецкий, нам пора выдвигаться обратно, — опомнилась утопистка от наивных мечтаний.
— Нет.
— Да, — она развернулась к мужу лицом, оперлась на локоть и уставилась на умиротворенную физиономию. Густые взъерошенные волосы, умный лоб, прямой нос, упрямый подбородок с ямкой, губы, которые умеют пользоваться властью. Не меняя положения тела, он вдруг крепко обнял ее правой рукой и опрокинул на себя.
— Конечно, поедем, — шепнул в ухо, — попозже, через пару-тройку часов.
…Они любили друг друга медленно, как муж и жена, и жадно, как любовники перед разлукой. Огонь в камине угас, только в серой золе лениво содрогались красным черные угли. В большой комнате стало темно.
— Стасик, — опомнилась первой Кристина и вскочила на ноги, — мы совсем с ума сошли! Сейчас, наверное, уже девять, а мне завтра подниматься в шесть.
— Вот она, суровая необходимость, — вздохнул Стас. — Не успеешь разнежиться в любви и покое, как тебя снова будоражат тычками да пинками. Одна отрада, что ты Стасиком меня обозвала. Это, безусловно, слащаво, но мило, — он обернулся клетчатым пледом на манер римского патриция и подошел к уже одетой жене. — Может быть, любишь меня?
— Может быть, — улыбнулась она, — одевайся.
— А звезды?
— В пути.
— А ужин?
— Дома.
— А я говорил, что люблю одну рыжую зазнайку?
— Корецкий, ты крадешь время.
— Говорил?
— Да, — устоять перед обаянием этого настырного было невозможно.
— Я хочу сейчас кое в чем признаться, — что-то в его голосе советовало помолчать, и Кристина последовала этому совету. Корецкий подошел вплотную, бережно обхватил ее лицо ладонями и тихо признался. — Я люблю тебя, Криська. Ты прости меня, бестолкового, если когда-нибудь хамил или обижал, — потом прижал к себе, шерстяной плед на его правом плече кололся и пахнул их телами. — Знаешь, есть много глупостей, из-за которых я мог бы кусать себе локти, но самая большая — та, что слишком мало дал тебе в этой жизни. Обещаю… — Стас запнулся и внезапно, молча, начал заваливаться на жену. Его тело в секунду стало слишком тяжелым, чтобы другому выдержать такую тяжесть.
И она не выдержала, рухнув на дощатый пол вместе с этим невыносимо тяжелым телом…
На седьмой день после похорон Корецкого позвонил Вениамин.
— Добрый вечер!
— Привет.
— Тебя невозможно застать дома.
— Да.
— Помощь нужна?
— Нет.
— Как чувствуешь себя?
— Хорошо. Веня, ты извини, но я минуту назад переступила порог и очень устала. У тебя что-то срочное?
— Не знаю, — а потом, как обухом по голове. — Оли больше нет.