Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом
Шрифт:
Так началась для Зиновия Литвина полоса скитаний, о которой значительно позднее сам он так написал в своей автобиографии;
«Начался надзор полиции. Коломна, затем Калуга, затем Тамбов и дальше, а затем полулегально работаю в Москве у Густава Листа… Перебрался в Петербург, и, о ужас, большинство моих приятелей… стали кто экономистами, кто зубатовцами. Ухо пришлось держать востро. Устраиваюсь на работу у Путилова… И пошли кружки и… затем тюрьма. Меня посадили в Петропавловку, две
Одновременно с моим прибытием в Тифлисе появилась нелегальная литература, и «Рабочая мысль», и кое-что другое, были арестованы многие поднадзорные, М.И. Калинин и я. Просидели около пяти месяцев в Метехи. Выслали в Тамбов, а оттуда на родину, где оказалось предписание сдать в солдаты и направить в Туркестан, в распоряжение генерал-губернатора, который отправляет в Термез, в крепость, в стрелки».
Глава девятая СОЛДАТЧИНА
1
— Как стоишь, чучело! Брюхо подбери! — рявкнул унтер и рванулся было к Зиновию.
Не миновать бы увесистой зуботычины, не вступись случившийся на плацу молоденький подпоручик.
— Он же болен, — сказал подпоручик унтеру. — Неужели не видишь, едва на ногах стоит.
— Все они больны, когда с них службу требуют, — с сердцем возразил унтер. — А когда бунтовать супротив власти, они не больны!
— Отправь его в лазарет. Немедленно! — приказал подпоручик.
— Зря вы, ваше благородие, всякой сволочи потачку даете, — еще более сердито возразил унтер.
— Почему солдата, боевого товарища своего, обзываешь сволочью? — строго спросил подпоручик.
— Потому как есть зараза! — убежденно ответил унтер. — Вы, ваше благородие, спросите писаря, он вам расскажет, в каких только тюрьмах не содержался…
Подпоручик несколько смутился, но все же оставил за собою последнее слово:
— Все равно. Какие бы вины за ним ни значились, если доверено оружие, он уже не бунтовщик, а солдат. Понял? А сейчас отправь его в лазарет.
— Марш в казарму! — приказал унтер Зиновию, застывшему по команде «смирно». — Оружие почисть, сдай отделенному!
Зиновий сделал «налево кругом», взял винтовку «на плечо» и, собрав последние остатки сил, двинулся строевым шагом по направлению к казарме.
Подпоручик окинул взглядом приземистую фигуру унтера, на миг задержался на пергаментно-желтом лице и поблескивающих словно из расщелины, узких, слегка раскосых глазах.
«Экое, право, злобное существо… Все равно доконает человека»…
Подпоручик был несправедлив
Истигнеев не проворонит. Ежели ему такое доверие, он оправдает. Заразу под корень выведет… Уже вывел бы, кабы не их благородие. Не соображают по молодости… Скажут тоже: твой боевой товарищ! Нашли товарища. Этому ухорезу товарищ тамбовский волк!
Подпоручик догадывался, какие мысли копошатся в голове унтера, но не стал переубеждать. Непосильная задача: только слова на ветер бросать.
Вечером подпоручик пришел в лазарет навестить заболевшего солдата. Шевелилось опасение, не обошел ли унтер каким-либо способом приказание.
Опасение не подтвердилось. Зиновия Литвина поместили в лазарет, и устроен он был неплохо. В пятиместной палате лежал один. Дежурный санитар пояснил, что так приказал врач, потому что изолятор на ремонте, а в палату к другим больным вновь поступившего сразу класть не положено.
— Как вы себя чувствуете? — осведомился подпоручик, подойдя к койке Зиновия.
Зиновий дернулся, как бы пытаясь встать, подпоручик жестом остановил его.
— Виноват, ваше благородие, малость приболел.
— Вины вашей тут нет, — усмехнулся подпоручик. — Это не вина, а скорее беда. Что сказал врач?
— Велел лежать до завтра, ваше благородие.
— Может быть, вы нуждаетесь в чем-нибудь? В пище или, может быть, в книге?
— Никак нет, премного всем довольны, ваше благородие.
Подпоручик понял, что разговора сколь-нибудь доверительного не получится, и, пожелав скорого излечения, удалился.
А Зиновий подумал, что лучше уж иметь дело с ретивым унтером. Там, по крайней мере, все на виду.
2
Когда Зиновий узнал, что его сдают в солдаты, то долго не мог прийти в себя от изумления. Ко всему был готов: к тюрьме, к каторге, к многодневным изнурительным странствованиям по этапам. Но чтобы в солдаты?
А потом долго размышлял, радоваться такому повороту событий или огорчаться…
На первый взгляд, нечего было и размышлять. Ответ вроде бы напрашивался сам собою. Что лучше, быть узником, которого солдат, то есть человек с ружьем, ведет под конвоем, или самому быть с ружьем в руках.
Но это только на первый взгляд. У такого человека с ружьем истинной воли еще меньше, чем у узника, которого он ведет. Потому что ведет того, кого приказано вести, и ведет туда, куда, опять же, приказано вести. А он, всемогущий человек с ружьем, всего лишь слепое орудие в руках отдающего приказ.