Башни человеческих душ
Шрифт:
И вот, в один из весенних дней, как показалось многим, их мечты исполнились. Дело было в том, что в лесу, неподалеку от основной дороги на Пельт, по которой шли караваны снабжения для нашей армии, были обнаружены партизаны. Несколько атак нанесли значительный вред, многие припасы были похищены или уничтожены. И вот здесь высшее командование посчитало, что настал час и для нашей «элитной роты». Нам было рекомендовано разбить лагерь вблизи поселения Вульфрик, – по факту это была небольшая лесопилка, а вокруг нее выросли дома лесорубов, которые жили здесь со своими семьями. У них даже старосты не было, а основная связь проходила через дорогу к деревне Трип. В общем, дыра это была еще так. Поскольку нам было запрещено использовать дома местных жителей, мы разбили палаточный лагерь примерно в одном километре от Вульфрика. Местным жителем, конечно, такое близкое соседство с военными отнюдь не нравилось, но кто спрашивал
В целом жизнь протекала размерено и спокойно. Стоит ли говорить, что никаких партизан мы не нашли, хотя прочесали этот чертов лес акр за акром. Несколько раз мы натыкались на следы снятых лагерей, однако все говорило о том, что партизаны ушли отсюда уже много месяцев назад. У капитана Бойля закралось ощущение, что его просто водят за нос и отделываются, точно от назойливой мухи. Он заставлял нас патрулировать лесополосу ежедневно и приказывал найти ему «хоть одного партизана, иначе он с нас шкуры снимет». Но, несмотря на все старания, кроме животных и нас среди этих бескрайних сосен и вязких болот больше ничего не водилось.
Спустя несколько месяцев капитан находился на грани нервного срыва. Пару раз он уходил в лес и расстреливал в пустоту несколько автоматных магазинов, а иногда крушил об деревья толстые палки, да так, что разбивал себе руки до крови. Мы с ребятами думали, что в скором времени он совсем свихнется и в один прекрасный день придется его скрутить и отдать военным психиатрам, но Бойль неожиданно остепенился, успокоился, и даже на какое-то время перестал выгонять нас на марш-броски, а потом неожиданно пропал на неделю, оставив за старшего сержанта Гюнтера Брауна.
– Одну секундочку, – перебил Ансельма профессор, который до этого внимательного слушал рассказ, не сводя глаз со своего пациента, – то есть, вот так, командир вашей роты просто взял и уехал? И никто не знал, куда и зачем?
– Верно. В последнее время, когда с фронта начали доходить новости о поражениях нашей армии, он довольно часто отлучался. Вскоре все начали привыкать к этому и перестали считать чем-то необычным.
– А сержант, как вы сказали, Гюнтер, это случайно не…?
– Именно он, профессор.
– Святые отцы! И вы нам ничего не сказали! Мы потеряли столько сил и времени, чтобы установить ваши личности, провели целое расследование, а оказалось, что все ответы были у нас под носом!
Ансельм уставился в окно, ничего не ответив. Он прекрасно понимал, что своей игрой в молчанку принес больше вреда, чем пользы. Однако он не мог сразу довериться профессору и выложить ему все, как есть. К подобной правде нужно было подновиться, подойти, чтобы здраво и трезво распределить все факты. К сожалению, назначенный час наступил быстрее, чем ему хотелось бы. Кто-то должен понести за случившееся наказание, и если меч упадет на его голову, он будет к этому готов.
Ансельм посмотрел профессору прямо в глаза и впервые почувствовал как привычное чувство страха и скованности отступает. Теперь он готов ко всему, чтобы его не ждало. Терять больше нечего и отступать некуда. Последние мосты сожжены, а он лишь примет и покориться тому, что ждет впереди. Даже если это стройный ряд винтовок смотрящих ему прямо в лицо. Порой жизнь оказывается страшнее смерти, кто бы что ни говорил.
– А тот бедолага, что свел счеты с жизнью, – не унимался профессор, – вы знали и его имя?
– Его звали Стефан, Стефан Йегер, кажется. Младший сержант, они были дружны с Гюнтером, даже очень. Их всегда можно было увидеть вместе. Добродушные парни, все в роте их очень уважали, включая и меня.
– Не удивительно, – бросил доктор Фитцрой, словно был чем-то расстроен, – у этих людей хватило бы духу рассказать правду гораздо быстрее, чем у вас. Проблема лишь в том, что они действительно были больны, а не делали из этого вид.
Колкость осталась Ансельмом незамеченной. Желая разрядить обстановку, Август сказал:
– Может быть, продолжим? Нам нужно узнать всю правду.
Профессор сделал неопределенный жест рукой, мол, пусть говорит.
Попросив еще воды, Ансельм продолжил:
– Так вот. Как я уже сказал, совершенно неожиданно Бойль стал отлучаться по делам. Один раз он даже пропал почти на целый месяц, и мы уже было начали переживать, однако он вернулся, в весьма приподнятом настроении, и сказал, что вскоре «все очень сильно изменится и в
Ансельм отпил воды и потер лоб, на секунду уставившись глазами в пол. Августу показалось, что тот пытается придумать, как лучше объяснить то, что он обнаружил на болотах, с выгодой для себя. Но на самом деле их пациент вспоминал те дни, когда они в отсутствие капитана отправлялись в лес за грибами и ягодами, а несколько раз даже подстреливали диких индеек и ели из них горячее жаркое у костра, а после пили терпкий чай с пирогом из малины, слушая солдатские байки и дружно горланя до утра походные песни. Эти воспоминания дали ему силы продолжить рассказ, словно то время чудесным образом окутало его душевные раны, на секунды притупив боль.
– Странные вещи стали происходить, когда к нам в лагерь прибыл новый молодой доктор, мистер Файвинг. Бойль пояснил, что доктора Эрмунда, этого добродушного старичка, который так хорошо умел лечить «солдатские болезни», отправили на передовую, где «он нужнее». А вместо него теперь будет этот Файвинг, который «с вашими фурункулами на тощих задницах справиться не хуже». Тогда же он притащил патефон с громкоговорителем, и каждое утро начал включать какую-то совершенно чудовищную музыку, похожую на бой барабанов туземцев со странным скрипом то ли скрипки, то ли виолончели. Но даже она была непонятно искажена: или запись была не в порядке, или качество звука плохое, но то, что доносилось из этой штуковины, только действовало на нервы. Капитан объяснил, что эта запись одного из племен индейцев в океане Туманов, которую исполняют их воины перед походом в битву, и она якобы должна была укрепить наш боевой дух и веру в победу. Он ставил эту проклятую музыку два раза в день: перед подъемом и перед отбоем. Поначалу многие возмущались, что эта какофония только давит на мозги, но спустя неделю никто и не заикнулся о том, что музыка ему мешает. Казалось, что все начали ее не только слышать, но и ощущать. – Ансельм посмотрел на скептические лица Августа и профессора, и весело ухмыльнулся: – Понимаю, что это все звучит как полная чушь, но то, что произошло дальше, вас убедит мне поверить. Спустя три недели все солдаты нашей роты начали выдавать превосходные показатели. Это касалось не только общей физической подготовки, но и стрельбы, рукопашного боя и даже умственных способностей. Словно что-то или кто-то заставило работать все их тело более чем на сто процентов. Даже в себе я заметил некоторые перемены: марш-броски больше перестали быть для меня тягостью, я стал лучше запоминать информацию и, что самое главное, практически перестал уставать. Мне показалось, что я мог бы пробежать сто километров, а после вступить в бой, даже не запыхавшись. Но подобное происходило не только со мной. У парней начался всплеск какой-то совершенно нездоровой активности. Даже после отбоя многие из них выходили из палаток и отправлялись в лес, где мы смастерили площадку для тренировок. Вскоре все это показалось мне странным. Но еще больше поразил меня капитан Бойль: он все время проводил в палатке у Файвинга, а по ночам они о чем-то бурно совещались. Чувство тревоги не покидало меня, и вскоре я перестал слушать музыку, смастерив себе специальные затычки, которые использовал утром и вечером. Мое тело частично, но не полностью стало приходить в прежнюю форму, но чувство огромного прилива сил не проходило. Много вопросов стал вызывать и Файвинг. К нему обращались солдаты с мелкими травмами, ушибами и даже парочкой переломов, однако он не мог, как следует наложить жгут, чтобы остановить кровотечение, а при более серьезных случаях отправлял всех к сельскому доктору в Трип. Но все это, похоже, совсем не смущало Бойля. С каждым днем улыбка на его лице только росла, он подолгу трудился в своей палатке над каким-то отчетом, который намеревался предоставить военной комиссии в Пельте, до той ночи, когда случилось непоправимое.