Башни человеческих душ
Шрифт:
Поэтому, когда они подобрали нас на дороге, никого не смутил наш ошарашенный вид и отсутствие одежды – патрульные посчитали, что у нас шок и не задавали вопросов. По прибытии в город, нас сначала отправили в штаб, но поскольку всем мы молчали, командование посчитало, что мы повредились рассудком, и отправило нас в военный госпиталь. Там мы попали в отделение для психически больных. Почти все, кто там был – бывшие солдаты с посттравматическим синдромом. Они громко кричали по ночам, отказывались от еды и мочились под себя, если кто-то случайно производил громкий звук. Я надеялся, что нам удастся там переждать какое-то время, но события играли против нас. Объединенная армия союзников уже была на подступах к Пельту. Все командование, больных и важные документы в срочном порядке эвакуировали.
Его бросили в изолятор, где санитары из всего отделения чесали об него кулаки. Через две недели Гюнтера выпустили, однако этот бывший солдат, лучший из лучших, представлял жалкое зрелище: на руках гипс, лицо – один сплошной кровоточащий синяк. Через пару дней лечащий врач сказал, что нашу троицу, во избежание дальнейших проблем, срочно нужно готовить к операции по лоботомии. Мы так и могли бы сгинуть там, но судьба распорядилась иначе.
После поражения в войне, подобные заведения просто наводнили люди с психическими расстройствами. Даже страшно было представить, скольких людей искалечила война, и не только солдат. Больницы снова оказались переполненными, а потому, наиболее «проблемных» больных, было решено распределять по другим богадельням, как правило, наиболее отдаленным. Так мы и оказались здесь.
Рассказ Ансельма оборвался внезапно, словно все, что накопилось в его душе, вылилось, подобно воде из чайника, и теперь там стало пусто, не осталось ни капли. Профессор и Август были не просто в шоке, они находились в ступоре, состоянии, когда совершенно не знаешь, что предпринять дальше. На какое-то время в комнате повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь тихим стуком капель дождя. Бледный свет электрической лампочки отбрасывал на стены зловещие тени сидящих людей, объединенных одной страшной тайной.
Первым пелену молчания нарушил профессор:
– Да, – больше выдохнул, чем сказал он, – весьма любопытная история. Она многое объясняет. А я, как дурак, считал, что вы пострадали от военных действий. По крайне мере, первоначальная версия была именно такой. Но то, что мы сейчас услышали – все меняет.
– Что вы будете делать, доктор? Сдадите нас властям?
– Нет. Пока нет. Мне нужно подумать, все взвесить и решить, как поступить дальше. Если учесть, что во всем виноват этот ваш капитан Бойль, то вы оказались всего лишь жертвами, а настоящий преступник именно он. Вот только как его найти? Не думаю, что он захочет собственноручно признаться в совершенном деянии.
– У нас ведь есть фотография, профессор. – Неожиданно сказал Август, доставая фотокарточку из папки. Он протянул ее Ансельму и спросил: – Это капитан Бойль?
Тут кивнул:
– Именно он. Хоть и фото весьма плохого качества.
– Какое есть, – отозвался Август, – значит, Ланге и Бойль – один и тот же человек?
– Что он имеет в виду? – спросил Ансельм.
– Ничего. Так, мысли вслух, – ответил профессор, после чего позвал санитаров. Когда вошли Вильгельм и Готфрид, он снова обратился к пациенту: – Мне нужно знать от вас только одно: вы готовы повторить все сказанное, если понадобиться, на допросе или в суде?
– Да, мне больше нечего скрывать. Я готов быть по этому делу, как обвиняемым, так и свидетелем.
– Хорошо. Готфрид, Вильгельм, будьте добры, отведите мистера Ансельма в его палату, а потом снова зайдите ко мне.
Как только за ними закрылась дверь, профессор рухнул в кресло, точно обессиленный после тяжелой работы. Первым заговорил Август:
– Вы думаете, что он сказал правду?
– А зачем ему врать? Такое, даже если захочешь, сочинить
– Нет, я имел в виду их роль в этом расстреле. Возможно, что они действовали по приказу этого Бойля и расстреляли жителей деревни из мести или чтобы завладеть их имуществом. Как мне кажется, зимой ночевать в палатке намного хуже, чем в доме.
– Возможно, – профессор потер подбородок, – только кто тогда расстрелял после этого всех солдат? Не сам же капитан Бойль, при помощи трех помощников, смог замести все следы? Убить более сотни человек одним махом дело отнюдь не легкое. Да и к тому же зачем им было от него убегать? Замучила совесть, и решили сдаться? Но почем тогда они ничего не рассказали командованию? И в свой визит под другой личиной Бойль пытался выяснить, что нам известно и не проговорился ли кто из солдат.
– Но как ему удалось нас отыскать? Мы же находимся не бог весть где!
– Этот вопрос и меня очень интересует. В истории по-прежнему остались кое-какие белые пятна. И еще: я кое-что слышал об экспериментах по созданию «универсальных солдат». Когда-то мне и самому предлагали участие в нечто подобном, но я отказал, сославшись на свои причины. К тому же, мне довелось прочитать несколько исследований на подобную тему, в основном молодых энтузиастов, которые думали, что с психикой можно играть точно с детской головоломкой. Если заходила эта тема в разговоре с коллегами, я всегда указывал на то, что результаты подобных опытов носят весьма нестабильный характер и могут привести к ужасным последствиям, как и для самого участника эксперимента, так и для окружающих. И вот, как ты смог убедиться, я оказался прав. – Профессор повернулся к окну, глядя, как потоки дождя медленно бредут по стеклу. – Я только сожалею о смерти этого Файинга. Несмотря на полный провал его эксперимента, он был наиболее близок к своей цели. Просто как доктору мне интересно, что же за музыку он использовал и давал ли солдатам дополнительные препараты. Не смотри на меня как сумасшедшего, Август, я отнюдь не собираюсь создавать себе армию идеальных бойцов. Мне интересно, как он сумел повлиять на их подсознание, заставив мозг увеличить силу и выносливость. Ведь если Файвинг сумел активизировать эти процессы то, возможно, точно также можно воздействовать и на психически больных, восстановив или перезапустив их сознание и подсознание. Мозг – весьма интересная вещь, для него нет ничего невозможно, вот только как восстановить то, что в нем повреждено мы до сих пор не знаем. А Файвинг определенно что-то знал. Просто не захотел использовать свои возможности в другом русле.
– И что же мы будем делать дальше?
– Я думаю, что подобная ситуация выходит из зоны нашей юрисдикции. И, как бы нам не хотелось, придется передать этих ребят правительству, а также объявить в розыск этого Бойля или Ланге или кто он там такой. Пусть они теперь мучают свою голову над этой историей. Если по решению суда Ансельма и Гюнтера отправят опять к нам на принудительное лечение, то мы продолжим работу в этом ключе, если же нет, то займемся другими делами. Судя по всему, в скором времени наше заведение вновь обретет прежнюю жизнь, так что работы будет, хоть отбавляй. А для начала я отправлюсь к инспектору Розенбергу и изложу ему суть дела. В любом случае нам понадобиться на первых парах помощь полиции. Заодно послушаю, что он скажет, может быть даст хороший совет. После заеду на почту и позвоню в редакцию еженедельника Фэллода. С новыми данными, мы объявим поиск родственников наших пациентов. Они также смогут нам кое-чем помочь. Ну а напоследок, заеду к отцу Аддлеру и скажу, чтобы сделал временную табличку с именем погибшего пациента. Это будет намного лучше, чем номер неизвестного на его кресте.
– Чем заняться мне?
– Думаю, что лучше пока спрятать все сделанные тобой фотографии и в случае, если нас вызовут на допрос, вообще об этом не упоминать. Все наше небольшое расследование должно остаться в тайне. Не думаю, что о них упомянет кто-нибудь из пациентов, а даже если и так, я скажу, что для получения информации, использовал фотографии из газеты. В общем, как-нибудь выкрутимся. Сейчас я отправлюсь к Розенбергу, а ты пока присматривай за нашими подопечными. Такой роковой ошибки как со Стефаном больше не должно повториться.