Башни человеческих душ
Шрифт:
Это произошло незадолго после отбоя. Мне не спалось, я все размышлял о том, что начало происходить с парнями, как вдруг услышал крики, доносившиеся снаружи. Выйдя из палатки, я увидел, как двое часовых кого-то тащат от склада, где хранились наши припасы. Надо сказать, что время тогда было особенно тяжелое – разгар войны. С едой, особенно у мирных жителей, было туго, да и к тому же стоял февраль, конец зимы. Все запасы были давно съедены, а новый посев начнется только с наступлением весны.
Та ночь была очень морозной. Температура упала, сквозь холодный воздух необычайно ярко светила луна, искрясь на тонкой полоске недавно выпавшего снега. Мне удалось надеть куртку, но вот руки и голову дико щипал
Сначала я подумал, что Бёрк говорит о ком-то другом, но после того, как он принялся указывать на детей, мне стало по-настоящему страшно. Я взглянул на лицо сержанта, но тот лишь смутно кивал на каждое его слово. Им вторили и другие, утверждая, что надо казнить партизан и всех, кто к ним причастен. В этот момент на их лицах отражалось что-то невыразимо безумное, словно на какое-то время они все разом потеряли здравый смысл. А потом заговорил второй часовой: «Их там целая деревня, целая деревня партизан. Я вам точно говорю, сержант. Они долго водили нас за нос, но теперь-то мы знаем правду. Нам нужно уничтожить их всех, всех до единого! Это та великая миссия, к которой готовил нас капитан. Сейчас мы должны действовать».
В этот момент Гюнтер схватился за голову, словно какие-то крохи разума пытались к нему прорваться сквозь пелену, но он лишь кивнул, и сказал, что «так мы и поступим». К этому времени из палатки выскочил капитан Бойль. Подле него семенил, как собачонка, Файвинг, явно напуганный всем происходящим.
«Что происходит? – Выкрикнул капитан. Впервые в его голосе я также услышал нотки страха. – Сержант Гюнтер, как это понимать?».
«Мы поймали их, сэр. Поймали партизан. Они в деревне. Мы должны произвести зачистку, иначе они нападут сегодня ночью».
«Какую зачистку? Что ты несешь? Отпустите этих детей и отправляйтесь спасть! Вы меня слышите или нет? Это приказ, сержант!».
Но они не слышали. Жалкие потуги Бойля урегулировать ситуацию ни к чему не привели. Гюнтер махнул рукой, и часовые выстрелили. Дети повалились наземь, выронив жестяные банки. В этот момент я схватился за рот, чтобы не закричать. Тем временем сержант раздал всей роте оружие, и они двинулись в сторону Вульфрика. Капитан пытался их остановить, пока не получил несколько ударов прикладом, повалившись наземь.
В панике я бросился к себе в палатку, отчаянно пытаясь связаться со штабом. Однако у рации никого не было, по плану следующий сеанс связи был намечен только на шесть часов утра. Не зная, что делать я отправил специальный код, который применяется в случае чрезвычайных ситуаций на фронте. Это своеобразный «крик о помощи», когда надежды на спасение уже нет. Продиктовав цифры и место дислокации роты, я запустил сигнал на повторение, молясь, чтобы его услышал хоть кто-нибудь и как можно скорее.
Потом я снова услышал звуки снаружи. Однако это был истерический крик Файвинга и грубый бас Бойля. Доктор кричал: «я не мог ожидать, что все пойдет не по плану. А что вы хотели, когда согласились на это? Я говорил, что времени слишком мало, нам нужны были исследования, эксперименты. Теперь нам крышка! Я так и знал, что добром это дело для нас не кончится! Что
И Бойль сделал. Правда, то, чего доктор никак не ожидал. Он вытащил пистолет и выстрелил Файвингу в лоб. Его тело повалилось прямо у палатки. Я быстро заскочил вовнутрь, опасаясь, что капитан может менять заметить. Спустя десять минут или больше я решился выглянуть снова, однако увидел лишь силуэт Бойля в его палатке. Казалось, он собирает документы.
В этот момент солдаты начали сгонять мирных жителей в лес. Там были все: женщины, старики, дети. Они кричали, умоляли их остановиться, просили пощады, милосердия, но те оставались глухи к их просьбам. Если Бойль хотел получить идеальных солдат, то ему это удалось. Еще никогда я не видел, чтобы люди могли быть столь холодными и жестокими – настоящие, профессиональные убийцы, которые не знали жалости.
Крадучись, я проскользнул в лес и спрятался за деревьями, наблюдая развернувшуюся картину. Солдаты согнали всех прямо к болотам, несколько человек пытались вырваться и убежать, но тут же были убиты. Гюнтер стоял на пригорке вместе со Стефаном, даже в этот час они держались вместе. Сержант громко зачитал приговор, обвиняя жителей в том, что они партизаны или их пособники, а потому, по закону Ринийской империи, приговариваются к смертной казни. К этому времени было развернуто несколько станковых пулеметов. Солдаты взяли жителей «в кольцо», внимательно следя, чтобы никто из них не смог убежать. По периметру было расставлено с десяток керосиновых ламп, отбрасывающих тусклый свет на бледные и испуганные лица жителей Вульфрика. После команды открыть огонь воцарившуюся на мгновение страшную тишину прорезали пулеметные очереди. Воздух наполнили пороховые газы, блики пролетающих пуль маячили в темноте, словно светлячки.
Все закончилось довольно быстро. Спустя десять минут никто из жителей деревни уже не дышал. Несколько десятков раненных добили одиночными выстрелами. Мне показалось, что самое страшное уже произошло, но я ошибся. По непонятной мне причине солдаты начали стрелять друг в друга. Они что-то снова кричали про партизан. Как мне показалось, они теперь видели их в своих же товарищах. Я отыскал взглядом сержанта со Стефаном. Гюнтер снова схватился за голову, точно ее раздирал сильный приступ боли, а Стефан бросил винтовку и обхватил руками дерево, точно ища у того спасения. Он что-то кричал Гюнтеру, но что именно, я разобрать не смог. А потом они побежали. Так быстро, как еще никогда в жизни.
Не зная, что делать, находясь в растерянности и смятении, я бросился за ними, слыша, как за спиной звучат крики и выстрелы. Дальнейшие события пронеслись как в тумане. Мы бежали несколько дней, остановившись лишь один раз у ручья, чтобы выпить воды и вздремнуть несколько часов. За это время никто из нас не проронил и слова. Мы находились в каком-то странном и тупом оцепенении, словно все это происходит не с нами.
Когда мы выбежали из леса к дороге, сержант сбросил китель и нательную рубашку, после чего посоветовал нам сделать то же самое. Это были первые слова, которые он произнес после катастрофы. Последовав его совету, мы со Стефаном сбросили одежду и припустили трусцой вверх по дороге. Надо сказать, что тогда стоял довольно крепкий мороз, как минимум градусов десять ниже нуля, но я практически не чувствовал холода. Ни у кого из нас не было даже легко обморожения! Мы бежали так порядка трех часов, пока не услышали, как сзади едет грузовой военный автомобиль. Как оказалось, это был патруль, следующий в Пельт, чтобы сообщить о разгроме нашей армии при Фриментауне. После я узнал, что почти пять тысяч наших солдат попали в окружение и были полностью уничтожены; лишь единицам удалось прорвать оцепление и отступить к городу.