Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
С моей стороны все было шито-крыто. Уитмен продолжал думать, что я ничего не знаю, граф Сен-Жермен не получил бумаг и не знает, что Гвендолин выжила после резни в Манор Хаусе. Тем более не может добраться до портрета.
Правда, как долго я продержусь двойным тайным агентом?
Фальк привалился к стене прямо под надписью «ЛОХ, держись, всё пучком».
– Я всё думаю, зачем Альянс украл бумаги? Там же не было ничего такого, что они бы могли использовать против нас, - он задумчиво почесывал пробивающуюся щетину на подбородке.
– Не знаю. Сам не понял. Возможно, им кто-то
– Возможно… Так или иначе, нам нужно сделать повторный отчет для графа.
– А нужно? Я ему и так всё сказал.
– Ну, а как же история с Гвендолин? – я видел нерешительный блеск в глазах дяди. Он желал, чтобы я озвучил для него то, что он сам думал на этот счет.
– Зачем говорить о нашем фиаско? Мы просто ему ничего не скажем. Он и так знает, что для нашего хронографа осталось собрать три капли крови: леди Тилни, Пол и он сам. А поводу кражи бумаг, Сен-Жермен сам в курсе, что там ничего конкретного.
– Ну, может, ты и прав.
– Что было в письме? Когда нам элапсировать в следующий раз?
– Там указания, что, когда соберем кровь, явиться к нему на второй день после бала.
– Ясно, - новые джинсы были чуть больше, держась только на бедрах. А ремня не было. Поэтому если задрать руки – свитер поднимется, оголив живот, и отчетливо можно будет увидеть резинку трусов. Хоть это было модно, даже Рафаэль не брезгует чуть спущенными штанами, мне это никогда не нравилось. Я привык к ремням и без показа своих боксеров. – Я вот, что думаю… Правда, тебе идея может не понравиться.
Я видел, как дядя весь подсобрался. Он уже давно перестал мне доверять, но видно было, что хотел снова.
– Что если я элапсирую в 1912 на следующий день после избиения? Это будет неожиданно для всех. Во-первых, люди, которые меня избили, свою работу сделали и уже не опасны и не бдительны. Во-вторых, леди Тилни тоже не ожидает такого поворота. То есть взять эффектом неожиданности. Мы не запишем этот скачок в хроники. Возможно, даже сделаем скачок не в общественное место, а прямо, ну скажем, в самом доме леди Тилни? Как тебе мысль?
– Еще одно нарушение протокола… - Фальк скорее сказал это себе, чем мне. Ведь это была его идея с транквилизатором.
– Что мы теряем? Ничего!
– я продолжал гнуть линию. – В конце концов, чью-нибудь кровь добудем: либо леди Тилни, либо … Пола де Виллера.
Я осторожно произнес имя младшего брата Фалька, зная, как тот относится к нему: когда-то он любил его и оберегал, они были дружны, как я с Рафаэлем. А вся история с похищением хронографа растоптала доверие Фалька к Полу, глубоко ранив братские чувства.
– Даже, если ничего не произойдет, и мы не сможем добыть кровь, то всё останется, как и было до этого…
– Хорошо. Я подумаю, – сказал Фальк таким тоном, будто он уже согласился. – Но это тогда завтра. Сегодня ты и так напрыгался в прошлое. Или тебе понравилась супраэлапсация?
Я засмеялся в ответ, скромно опустив глаза. Вот уж по чему я не скучаю, так по супраэлапсации!
– Ты готов? –
– Вроде бы да, - сказал в ответ, оглядывая с самого себя. Все-таки вещи приятнее к телу, когда ты сам выбираешь. А моя одежда была выбрана больше по вкусу Рафаэля, чем по моему: джемпер с капюшоном и мешковатые, из-за чуть большего размера, джинсы. А вот ботинки я бы с радостью себе оставил, очень удобные.
– Пойдем, - Фальк протянул мою любимую куртку. А вещи мадам Россини уже были сложены в большой черный мешок для мусора.
– Пойдем, - схватив мешок, мы направились к нашим черным фольксвагенам.
По приезду в Темпл, Хранители с охраной пошли относить хронограф. А я к мадам Россини с черным мешком. К моему изумлению, портниха не стала возмущаться и плакать над испорченными вещами, лишь на своем ломанном английском заметила, что можно было бы поуважительней к вещам, а не в пакет сваливать. Я распрощался и прогуливающейся походкой направился домой. Ощущение было будто после шторма: расслабленно, устало, не желая думать о чем-то серьезном, у меня неустанно возникало воспоминание о голубых любящих глаз. Я, наверное, шел и улыбался, как мечтательный влюбленный дурак. Скоро ли? Где они сейчас? Когда?
– Ой! – и вот они на меня смотрят, широко распахнув свою синеву. – Напугал!
– Привет! – теперь я улыбался еще шире, не скрывая свою влюблённость в девушку напротив. Гвендолин смотрела на меня испуганно и ошарашенно. Я ее испугал, столкнувшись на повороте. Сзади нее нервно топтался Марли, ведущий ее на элапсацию.
– Мисс Шеферд нужно элапсировать! Зачем вы сняли повязку, мисс? – он уже в испуге пытался снять с шеи повязку Гвен, неаккуратно дергая ее за волосы и причиняя боль, та вскрикивая, пыталась уклониться от него, что-то злобно выговаривая и обзывая. Криворукий идиот! Я грубо оттолкнул его.
– Я сам, Марли! – Гвендолин, морщась, терла кожу на голове, где неаккуратная рука Марли пыталась выдрать ей волосы. Осторожно развязав платок на шее, я ждал, когда она встанет смирно, чтобы снова завязать. В ее глазах, разительно от того взгляда на балу, читалось «предатель».
– Так надо. Доверься мне! Марли, я ее сам доставлю к хронографу. Можете идти!
– Так нельзя! По протоколу я должен…
– Мы много чего должны по протоколу, но не обязаны! – мой голос загрохотал в коридоре с еле скрываемым раздражением и гневом. Надо было его сильнее приложить по голове, когда я пробирался к хронографу на дуэль. Я взял тонкую кисть девушки, ощутив, с какой нежностью отозвалось мое сердце на осязание ее руки в своей руке. – Пойдем.
Я повел Гвен подальше от Марли к хронографу.
– Означают ли эти крики, что сегодня ты элапсируешь со мной? – ее едкая саркастическая цитата, как всегда, скрывающая от людей истинные чувства. Ну что же? Я тоже умею прятаться.
– Соскучилась по мне?
– Думаю, что теперь начну скучать по спокойствию, - прошептала она в ответ, но потом уже тихо спросила.
– Где ты пропадал?
Где я пропадал? Хм… Просто пытался спасти тебя в будущем от тех, кто желает твоей смерти, от тех, кто постоянно хочет украсть у меня! Но знать тебе этого не надо…