Бег времени. Тысяча семьсот

Oh panic

Никогда не думала, что найду покой в шуме. Но вот он здесь, в сердце моей семьи. В гомоне голосов, что перебивали друг друга, чтобы стать одной песней в голове. Я закрыла глаза и погрузилась в это счастье, ощущая себя на секунду целой. Потому что именно здесь я – подросток, девочка со странными манерами и тараканами в голове, что любит комиксы и черничное мороженое, да что там, сотню, тысячу, миллион разных вещей, все безрассудство мира сосредоточено во мне, и я столько лет его сдерживала! – а теперь могу быть самой собой. Судорожно вздохнула, так и не открыв глаза, и почувствовала его прикосновение до того, как он прикоснулся ко мне на самом деле. Рука Гидеона заправила за ухо выбившуюся прядь волос, на мгновение задерживая пальцы на моей

коже. Открыла глаза и вот он – самый прекрасный человек на свете, от которого не хочется ни сбегать, ни становится другой. Вот он покой. В нем, в его глазах цвета самой сочной летней травы – совершенно неестественный цвет, разве бывает такой в природе? И я сразу вспомнила слова его матери в тот день, когда увидела его впервые – еще годовалого, - она сказала, что ее муж постоянно повторял, что этот цвет не иначе «поцелуй бога». Теперь я согласна.

– Что-то случилось? – спросил он, и я кивнула, говоря о том, что что-то действительно случилось. Он случился. Он сидел передо мной за одним столом с семьей, которую как мне казалось я уже потеряла. Но вот оно чертово мироздание, издевается надо мной, то манит, то убегает: но Гидеон был рядом, и я готова была поклясться, что вынесу абсолютно все. Лишь бы он всегда смотрел на меня таким влюбленным взглядом.

– Я люблю тебя, - тихо, почти неслышно прошептала я. Гидеон тут же застыл, точно не мог двигаться, точно я сказала что-то сверхъестественное. Точно я говорила ему это в первый раз. Возможно, так и оно и было. Возможно, смысл моих слов только сейчас стал более понятным. Не желая тратить ни секунды, я встала из-за стола и направилась к выходу, чтобы тут же позвать за собой и Гидеона. Соврать о том, что нас ждут в Темпле – дело не великой сложности, даже не смотря на то, что обман скоро раскроется. Ради счастья я готова была врать всегда.

Я совершенно не помнила дорогу. Лишь образы города, что-то нечеткое, что-то не важное. Потому что его рука наконец-то была со мной – я сжимала его ладонь и не могла поверить, что это действительно моя жизнь.

– Что с тобой? – наконец-то спросил он, глядя на меня с упреком, но все же глупо улыбаясь на мои восторженные возгласы. Я была рада всему. Все имело значение. Птицы, что кружили над городом, преследуя уходящее за горизонт солнце. Прохожие, что спешили по своим делам, не понимая, что нужно останавливаться хотя бы на секунду, чтобы понять этот миг. Даже прохладный ветер стал отрадой, подстегивая меня все дальше.

– Я просто счастлива, - ответила я, сжимая его ладонь. Но он смотрел так неуверенно, точно не собирался верить, - Почему ты все еще не понимаешь, Гидеон? Вот она жизнь! Здесь, рядом с тобой и я люблю тебя.

И я признавалась ему в любви. Как обычно, без изысков и грозных метафор. Без великолепия фона за спиной – без падения Олимпа или сжигания Помпей. Без грустной музыки Ханса Зиммера как сопровождение или же неожиданного майского дождя, будто минуту назад солнце не палило нам спину. Все это заезжено до дыр.

– Ты не знаешь этого наверняка, - сказал он, все еще мотая головой в неверии. И я понимала почему. Ведь даже день, не то, что 271 год – это тоже вечность.

– Это единственное, что я знаю точно.

Даже факт, что Земля вертится вокруг Солнца, на фоне этой правды казался мне непроходимой ложью, которую в любой момент можно опровергнуть. Поэтому я просто заставила его замолчать, прижавшись к его губам, запуская в его волосы пальцы и стараясь вложить в этот жест все то, что накопилось за столько лет. Прохожие шли по своим делам: кто-то старался не замечать целующихся, кто-то недовольно косился, не осмеливаясь прерывать, кто-то одиноко вздыхал, завидуя чужому счастью, а кто-то и вовсе присвистывал, сливаясь с грохотом моего сердца.

Но все вместе это слилось в единый пожар, что наконец-то зажег этот Лондон вновь.

***

Смогли ли вы объяснить то чувство, когда все ваше тело электризуется настолько, что постепенно эта боль становится такой невыносимой,

что хочется чтобы она наконец-то отступила, подарив блаженное спокойствие? Я вся – это комок нервных окончаний. И каждый раз, когда он прикасался ко мне электрический заряд проносился по всему телу, а я все сильнее тянулась к источнику – к оголенному проводу, оживляющему меня.

Никто из нас не вспомнит, как мы оказались у него дома. Никто из нас и не пожелает это вспоминать. Просто в какой-то момент мир стал слишком маленьким, чтобы мы могли в нем поместиться. Просто в какой-то момент плотину прорвало, и вода хлынула на нас, топя в безумии своего течения.

Дверь с грохотом ударилась о стену, отставив на ней отпечаток в виде трещины, повторяющей дверную ручку. Гидеон закрыл ее точно таким же пинком ногой – удивительно, как она не слетела с петель. Но даже этого мы бы не заметили.

Его руки сжимали мою талию, не давая сделать ни шагу в сторону, от того он и вел меня туда, куда ему хотелось. Кто бы посмел осуждать его за это, если я сама вцепилась в его шею, ни на секунду не прекращай яростно целовать его? Губы отчаянно болели, но все, что я могла, это дышать через него – иначе смерть.

Сердце отчаянно колотилось о грудную клетку. Сердце более не могло жить в одиночестве.

Я перенесла руки ему за спину и через футболку впилась ногтями в спину, царапая даже через ткань. А он в ответ отчаянно выдохнул мне в рот, даже не стараясь сдержать стон. Взгляд затуманенный, но даже сквозь эту пленку я видела самые прекрасные глаза на свете и теперь они смотрели на меня с пламенной страстью. Необъяснимой никем любовью – даже Дьявол потерялся бы в догадках.

Потому что я хотела сдирать с себя кожу, чтобы быть к нему гораздо ближе, чем находилась. Стирая все сантиметры между нашими телами. От того и отвечала на дикие поцелуи точно такой же дикостью. Протянула руки и вот уже стягивала с него свитер, но едва он полетел на пол, как Гидеон тут же обхватил ладонями мое лицо, силой притягивая к себе, сбивая свое дыхание, теряя последний воздух в легких. Он утянул меня в ближайшую комнату, я даже не была способна разглядеть, где мы находились, пока в темноте я не наткнулась на рабочий стол. Со смехом, он на секунду отвернулся от меня. Его руки тут же растянулись на столе. Всего лишь на секунду прежде, чем я успела спросить даже у самой себя, что же он делал, как все канцелярские принадлежности тут же полетели в сторону, с грохотом ударяясь о паркет. И в симфонии бьющегося стекла я лишь чувствовала, как его губы оставляли на моей спине ожоги по периметру голой кожи, пока он же расстегивал молнию на платье. Не способная дышать я вернула его к себе, чтобы целуя его забраться холодными пальцами ему под футболку, и чувствовать как еще сильнее напрягаются его мышцы от моих прикосновений. И вот мое платье полетело на пол, как и его футболка. Еще секунда и я прижата к дубовой поверхности, пока разгоряченная кожа Гидеона вжимала меня в стол, царапая кожу оставшейся канцелярией.

Его тело горело и я была уверена, что и сама пылала точно жерло вулкана, только температура в местах соприкосновения становилась еще выше, сжигая, но не убивая, а наоборот подгоняя. Вот та любовь, что не нуждалась в словах, а выражалась в поступках и она теперь с ним и со мной. Я потянулась к ремню его джинс, что царапал голый живот, и, расстегнув его, тут же откинула в сторону, не переставая с остервенением целовать шею Гидеона.

В ответ Гидеон, подстрекаемый страстью и желанием, расстегнул лиф, оголив грудь. Застыв на мгновение, увидев знакомые шрамы, к которым прибавилась парочка новых на плече и ребре, он, словно в забвении провел пальцем по шраму от пули, после чего приник к нему с поцелуем, пока я вся извивалась, выгибаясь, от нетерпения и жара под его руками, стараясь, но не удерживая стоны. Еще секунды и вот мы лишь в нижнем белье, что так отчаянно мешает мне стать с ним Богом под крышей грешников. Но, не давая мне вырваться, он заломил мои руки вверх, еще сильнее вжимая в стол.