Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
– Я знаю, Ксем, просто… - я вспыхнула, вспоминая прошлую ночь, и тут же зарылась лицом в одеяло.
Я ждала его более ста лет. Вряд ли это можно сравнить хоть с чем-то. И вот он – Гидеон де Виллер вместе со мной. Его длинные пальцы пианиста так изящно вырисовывали на моей коже незамысловатые линии, словно именно он создал меня. Словно его губы всегда покрывали мою кожу поцелуями.
– Просто ты вернулась в самое начало, - с иронией протянул Ксемерус и тут же налетел на меня, отрезвляя холодной водой, которой, однако, невозможно коснуться. Это мгновенно погасило все мои романтические мысли.
–
– Порой я жалею, что вообще встретила тебя, - пробормотала я, поднимаясь с кровати и ища хоть что-то, в чем я была бы похожа на нормального человека.
– Я единственный, кто не давал сходить с ума! Знаешь, как сложно было притворяться, что я тебя совсем не знаю? Молодая версия тебя еще сварливее, чем ты, - демон обиженно скрестил свои лапы и отвернулся от меня, сев на подоконник. Но я проигнорировала его и, накинув на себя найденные в шкафу чистые боксеры и футболку, что практически полностью закрывали боксеры, вышла из комнаты, оставляя демона со своим «никто меня не ценит» наедине. В конце концов, я уже насмотрела на эту сцену вдоволь. Ксемерусу уже давно пора придумать к своему фильму новый сценарий.
Осторожно, точно боясь разбудить спящего тигра, я спустилась по лестнице вниз, по пути подбирая свои туфли, и даже умудрившись найти часы, правда с уже с безнадежно порванным ремнем.
– И что же? Ты наконец-то с ней? – послышался голос Рафаэля. Он явно над чем-то смеялся, но все, что я видела, это его руку, выглядывающую из-за стены.
– Я не знаю, Рафаэль. Когда я с ней все становится слишком запутанным, - тут же ответил ему Гидеон, находящийся вне поля моего зрения.
– И что запутано на этот раз?
Гидеон тяжело вздохнул. Затянулось молчание. Я тут же вытянулась, перегибая перила и стараясь разглядеть, чем же они заняты, но тогда, когда чуть ли не сваливаюсь с лестницы головой вниз, де Виллер-старший вновь заговорил:
– Порой я замечаю, что она застывает. Она долго смотрит в одну точку, точно видит что-то, что я никогда не увижу. И ее глаза в этот момент темнеют, мне кажется, что ее зрачки полностью становятся черными… В эту секунду я вижу в ней отголоски всех тех лет, что она провела одна.
Я застыла, как он и говорил. Только теперь я слушала его так внимательно, что даже не заметила, как рука впилась в железные прутья, узором украшавшие лестницу. Острый угол впился в ладонь и на деревянный пол уже начала капать кровь. Я отдернула руку и под шепот Гидеона смотрела на нее словно на что-то чужое, не мое, случайное. Рана привычно стала затягиваться, оставляя лишь маленький рубец.
– Она старается. Я вижу, что она старается быть такой же, как все, но иногда ее выдает ее же тело. То, как она двигается, как говорит, как смотрит на людей. Она идет с высоко поднятой головой, словно мир уже склонился к ее ногам. Люди видят это, от того обходят стороной. За два дня я ни разу не увидел, чтобы хоть кто-то случайно дотронулся до нее. Они огибают ее, наверное, даже сами того не осознавая.
Я закрыла глаза. Никогда в жизни не замечала этого. Прошлое тащилось за мной попятам, но я отпихивала его ногой, стараясь быть как все. Мир вокруг меня менялся, но одновременно с этим
Я старалась быть такой же.
– Тебе только книги писать, чувак, - откликнулся Рафаэль, пытаясь откашляться. Похоже не меня одну поразила речь.
– Я подумаю над этим на досуге. Хотя может лучше мне начать печатать статьи в журналы, которые предпочитает мой младший брат? – Гидеон вновь возвратился в свое игривое настроение, точно минуту назад не выпотрошил все мое естество.
– Ох, заткнись! Это были не мои журналы! – рассмеялся в ответ Рафаэль со всей силы ставя чашку на стол. Удивительно, как она не разбилась от такого напора.
– И что ты будешь делать? – все же спросил он, обойдя стол. Скрипнула дверца гарнитур и Рафаэль уже вернулся обратно, но уже с новой чашкой. Значит, посуда все же пострадала.
– Плыть по течению, - ответил Гидеон, - Наверное, это еди…
– А подслушивать нехорошо! – тут же прервал его громкий крик Ксемеруса. С перепугу я даже взвизгнула, поворачиваясь в сторону застывшего в воздухе демона, но потеряла равновесие и начала падать вниз, грозясь сломать себе шею при падении, но умудрилась ухватиться за перила и пролететь лишь парочку ступенек.
– Напугал! – накинулась я на Ксемеруса, стараясь восстановить равновесие.
– Умереть ты все равно не можешь, - пожал тот плечами, но мой гневный ответ тут же прервал голос Гидеона.
– Ругаешься с лестницей? – он стоял, скрестив руки и облокотившись об дверной косяк, и смотрел на меня, улыбаясь до ушей. Позади него маячил до жути любопытный Рафаэль.
– С добрым утром, Гвендолин, - крикнул он, но когда выбрался из-за спины Гидеона, то тут же остановился и засмеялся в голос.
– Что с твоими волосами?
Я удивленно запустила руки в волосы и тут же с ужасом принялась распутывать спутанные пряди.
– Это не волосы. Это сено. Сеновал для птиц, - ухмыльнулся Ксемерус, явно довольный тем, что нарушил мои планы по прослушивание разговоров людей. Правильно, ведь многие годы – это было его работой.
– Я лишь хотела спросить, где ванная, - начала оправдываться я, все еще пытаясь распутать волосы, к слову сказать – безуспешно. Но вместо того, чтобы мне ответить, Гидеон поднялся ко мне и потянул за собой, оставляя Рафаэля хохотать в одиночестве. Немного виновато, я, наверное, впервые за долгие годы, я послушно плелась за ним. Я! Та, от командного тона которой седеют сотрудники моей же фирмы.
– Эта рубашка поразительно тебе идет, - едва за нами закрылась дверь, как он медленно подошел ко мне и обхватил мое лицо своими до неприличия самыми теплыми ладонями на свете. Его большой палец так нежно очертил линию моей нижней губы, что все мрачные мысли тут же начали испаряться.
– Это потому что она твоя, - я потянулась к его губам за желанным поцелуем, но сверху на меня тут же накинулся Ксемерус, который, как оказалось, вновь не смыкал свои призрачные веки.
– Сначала Сен-Жермен, потом сеновал, женщина! – прикрикнул он и вместо того, чтобы тут же смыться в ближайшем водостоке, чего я ему искренне желала, вновь уселся на подоконник, осуждающе цокая своим раздвоенным точно у змеи языком. Точно, так и есть. Я пригрела на своей груди змею.