Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
Я оглядывал стены и обстановку комнаты, вспоминая, что в прошлый раз хотел покончить с собой, вколов себе в вену пустой шприц. И на мгновение задался вопросом, как бы дальше шла история, вся жизнь в целом, если бы я это сделал. Спасла бы меня Гвен, стала бы ждать? Говорят, ход истории предопределён. Что никакого эффекта бабочки не существует. Я не знаю. Но знал точно, что его предопределяю не я.
Гвендолин… Ее имя непроизвольно вспорхнуло в моей голове и образы из воспоминаний кружились и бились, как мотыльки об стекло. Одна девушка, но она словно раскалывалась на два разных существа,
Желал бы я вернуть ту Гвендолин? Наверное, да. С ней было проще. Но она так никогда бы не смотрела и не любила меня. Но что мне делать с этой? С ее тайнами, историей, деловитостью и недомолвками. Марк! Чертов Марк. Сколько этих Марков за 250 лет побывало в ее постели? Скольким голову вскружила до безумия?
«Он просто друг». Ха! Тогда я священник. А та несовершеннолетняя, которая пыталась со мной переспать сегодня ночью, моя паства.
Мне было неприятно ощущать костюм Марка на своем теле. Хотелось его разорвать в клочья. Но я лишь передёрнул плечами. Отсутствие кольца Хранителей на моем пальце тоже раздражало, потому что моя привычка, крутить его в минуты раздумий, оказалась слишком сильна. Господи, дай мне терпения!
– Ну вот и всё. Можешь идти на элапсацию, – Уайт вошел в кабинет, отвлекая меня от раздумий.
У выхода я замешкался. Потому что в голове всплыл вопрос, где сейчас Гвен. Но произнести его вслух так и не смог, а мистер Уайт так его и не услышал, продолжая сосредоточенно писать что-то в журнал.
Я шел той же дорогой, какой уходил вчера днем, когда отправил Гвендолин в 18 век. Прошло 24 часа. Прошло 250 лет. Математики, свихнитесь. Физики, возрадуйтесь.
Влюбленные, страдайте.
Я только вчера умер, и вот сегодня воскрес, правда, для другой жизни.
– А вот и он, - меня встретил мистер Джордж и она – другая жизнь, со своими сапфировыми большими глазами. Гвендолин смотрела не обеспокоенно, а напряженно, будто боялась сделать что-то не то в отношении меня. Может еще раз поцеловать? И я вспомнил, как она заворожено смотрела на мои губы. Merde! Как я не распознал ее порыв?
Мы молча прошли к хронографу и смотрели, не отрываясь, друг другу в глаза, пока мистер Джордж что-то чирикал нам про наши ежедневные элапсации и выставлял дату. И тут мертвым грузом в сознание ворвался «1956 год». Год зеленой софы, год танцев под айпод, год познания друг друга.
– Гвендолин, ты первая, - буднично произнес мистер Джордж, а я поседел от ужаса. Ведь в хронографе стоял поломанный рубин.
– Стой!
– мой крик испугал их обоих. – Тебе нельзя!
– Что, с дефектом мозга туда не пускают? Или ты так сильно не желаешь оставаться со мной наедине?
– ухмыльнулась Гвендолин, только совершенно невесело.
– Все будет нормально, Гидеон.
И не успел я ничего сделать, как она тронула иглу и исчезла. Вот только куда?
– Гидеон, да что с вами такое сегодня?
Я в панике кинулся к своей игле и обрушил на нее свой палец, чувствуя острую боль.
– Стой, пароль забыл! – голос мистера Джорджа прорывался сквозь толщу времени и пространства отдаленным эхом в вихре искр. Кажется, сегодня у Хранителей были с нами одни проблемы.
Я
– Ты… ты…- я запинался, как Марли, пытаясь справиться с хаосом в голове и эмоциями. Вместо этого у меня получался сумбур мыслей и истеричных восклицаний. – Ты меня напугала! Рубин же сломан! Ты могла попасть куда угодно! Ты могла не элапсировать сюда вообще и снова застрять где-нибудь! Господи, чем ты думала? – но тут же недоверие родило другую мысль. – А может ты это не ты? То есть, ты из какого года?
– Из того же, что и ты. Или ты решил прибавить мне еще парочку лет?
– она положила ногу на ногу и скрестила руки на груди, словно загораживаясь от меня, - Рубин в целости и сохранности, Гидеон. Ни единой трещины.
– Тогда как? Я собственноручно заменил нормальный рубин на сломанный. И этот камень лежит у меня дома. Вынуть его и заменить на новый не могла, тогда ты бы исчезла из 18 века, и твоей счастливой жизни с Бенедиктом пришел бы конец.
– Вместо того, чтобы менять Рубин, я просто-напросто заменила хронограф, - она пожала плечами и улыбнулась, - Так что тебе стоит вернуть камень в хранилище, пока его кто-нибудь не хватился.
«Просто-напросто».
Она всего лишь достала где-то второй хронограф. Точнее, я знаю, у кого и могу догадываться когда. Но это было сказано так, будто она совершила поход в маникюрный салон.
– Я тебя боюсь, Гвендолин – прошептал я. То, что чувствовал сейчас и на протяжении всего этого странного знакомства с «новой» Гвендолин.
– Гидеон!
– она подняла на меня глаза, - Я все та же! Та же девочка, которой ты признавался в любви, та же, что так и не научилась играть на фортепиано и боялась пауков. И любила смотреть рекламу, петь мюзиклы на суаре… У меня складывается ощущение, будто ты просто пытаешься придумать причину.
– Нет, Гвен, я пытаюсь сопоставить несопоставимое: тебя, меня и твою жизнь с Бенедиктом. Я… - я запнулся, пытаясь объяснить, что со мной. – Ты уже не та девочка, которой я признавался в любви, та девочка никогда бы меня не поцеловала на глазах Марли и Уитмена, та девочка, никогда бы не вытаскивала меня из клуба, оставив ночевать у себя, та девочка просто не имела столько опыта и жизни, она не являлась главой Флорентийского Альянса и не прыгала под шпагу своего сына. И … кто такой, твою мать, этот Марк?
– Каким образом ты приплел сюда Марка?
– она вскочила на ноги и в порыве злости приблизилась ближе, чтобы ткнуть мне пальцем в грудь, - Может ты просто никогда не знал ту девочку? Я могла подложить в суп своей однокласснице мертвую лягушку, а ты говоришь мне о том, что я не могла поцеловать тебя на глазах у человека, которого ненавижу больше всех на свете? Или мне, возможно, стоило оставить тебя в том клубе, чтобы ты переспал с той Нэнси Дрю без навыков сыщика?
– Я из-за тебя пошел в тот клуб! Та вечеринка была побегом! Я же не могу думать ни о ком, кроме тебя, ты… ты… демон! Все эти, как ты назвала, Нэнси Дрю - лишь способ почувствовать кого-то, кроме тебя. Я же, как зависимый! А ты еще просишь, чтобы я попробовал жить!