Белая королева для Наследника костей
Шрифт:
— Знаешь, почему я таскаюсь за тобой по всему свету? — спрашивает Кэли, сбрасывая куртку, медленно и грациозно распутывая шнуровку на груди расшитой блузы. Она знает, как себя подать, знает, как встать, чтобы любой здоровый мужчина захотел ею обладать любым из множества доступных способов. — Думаешь причина в твоем потрясающем члене?
Вместо ответа я продолжаю наблюдать за ее руками. Все, что эта женщина хочет сказать, она так или иначе скажет, даже если я запрещу говорить вовсе. Наедине Кэли ведет себя не как моя помощница, но как любовница, которая кровью и верностью заслужила право говорить
— Потому что ты единственный человек, который доказал, что никогда не поступает по велению сердца. Ты абсолютно трезво мыслишь, Раслер, никогда не позволяешь эмоциям взять над тобой верх. Ты совершенно лишен чувств. Мне это по душе, потому что чувства — это лишняя причина умереть раньше отведенного богами срока.
Кэли видит, что ее действия привлекли мое внимание и начинает заигрывать: по-кошачьи, сладко и дерзко, как умеет только она. Каждое ее действие продумано наперед, каждый взгляд в мою сторону полон желания. Иногда мы просто делим вместе постель, потому что она женщина и, выражаясь ее же словами, не лишена определенных физиологических потребностей. А я тот мужчина, который чаще других оказывается рядом. Иногда же, как сейчас, она желает именно меня. И в такие моменты Кэли превращается в величайший соблазн. Потому что, как когда-то сказал мой брат Рунн, если красивая женщина задается целью получить член какого-то определенного мужчины — она его получит.
Тенерожденная стаскивает блузу через голову, остается в одной кружевной сорочке, сквозь которую просвечивают темные соски ее полной груди. На мой вкус, она чуть великовата, но ее форма и размер удовлетворили бы вкусы самого избалованного любителя женский красоты.
— По-твоему сейчас я веду себя неразумно? — спрашиваю я, позволяя взгляду следовать за ее руками.
Она поворачивается ко мне спиной, наклоняется с абсолютно ровной спиной и стаскивает сперва один сапог, потом — другой. У нее красивая задница: круглая и высокая. Даже сейчас мои пальцы помнят ее упругость.
— Именно так, Раслер. — Кэли вытаскивает ремень, спускает штаны, переступает через лужицу одежды у ее ног и садиться на кровать. Мгновение — и она широко разводит ноги, опираясь на руки чуть откидывается назад.
У нее красивое тело, такое же, как и все ее кинжалы, о количестве которых, честно говоря, я даже не догадываюсь. Идеальное, безупречное, завораживающее своей опасностью и красотой.
— Ты ведешь себя, как ребенок, который подобрал около свинарника выпавшего из гнезда птенца. Гуманнее убить несчастную птицу, ведь ей все равно уже не выжить, но ребенок будет мучит ее до тех пор, пока однажды утром не найдет в коробке закоченевший трупик. «Это все злой мир! — будет негодовать малыш. — Я-то хотел, как лучше!» Но правда в том, что иногда птенцу лучше сразу свернуть шею, чем за счет чужих страданий доказывать себе, что способен на сострадание.
Она запускает пальцы в кружевные трусики, запрокидывает голову.
— Я не способен на сострадание, мне казалось это очевидным. — Я слежу за движением пальцев под тканью, за тем, как соски Кэли напрягаются под тонкой нижней сорочкой. Она тихонько стонет, прикусывает нижнюю губу. — Сними их. Хочу смотреть.
Кэли складывает губы в триумфальную улыбку, подцепляет
Конечно, я здоровый мужчина, и меня возбуждает то, что я вижу, но это… пустые чувства. Физиология. То, что никогда не тронет моего сердца и не оставит памяти, не затронет ни одного органа выше ремня. К счастью, мы оба это знаем, и оба наслаждаемся возможностью использовать тела друг друга.
— Ты сделал слишком много для человека, чья судьба тебя не волнует. — Кэли приподнимает лицо, смотрит на меня горячим взглядом. Погружает пальцы внутрь себя, второй рукой собирая покрывало в кулак. — Мне неприятно знать, что в идеальной защите моего господина может появится брешь.
— Тебе не о чем волноваться. — Я слежу за ее пальцами, за тем, какими влажными они становятся.
— Так и будешь там сидеть? — Она раздвигает нижние губы, играет с комочком чувствительной плоти и подрагивает от первых волн удовольствия. — Так и будешь сидеть в своей крепости, моя принцесса-недотрога?
Она стала называть меня так с тех пор, как я впервые пресек ее попытки залезть на меня. А когда признался, что еще не знал женщину, то долго смеялась. Наверное, многие мужчины посчитали бы тот смех оскорблением, но мне было все равно. И сейчас все равно. И насмешки Кэли меня не задевают.
— Не начинай, — предлагаю я. — Или лучше сразу убирайся, если не собираешься держать язык за зубами.
Она хитро скалится, встает, посасывая собственные пальцы и грациозной походкой пантеры идет ко мне через всю комнату.
— Прости, мой господин, но я никак не смогу держать язык за зубами, потому что он мне определенно понадобиться для… некоторых вещей. — Кэли опускается передо мной на колени, протискивается между моими ногами. — Ты все еще желаешь выставить меня вон?
Нет, определенно не желаю.
Мне нужна эта чертова физиология. Нужно немного простых и понятных чувств.
Она знает, что мне нужно в эту минуту. А я знаю, что она готова пойти до конца без всяких обязательств. Мы никогда не будем чем-то большим, чем мужчина и женщина, связанные прошлым, но без будущего. И никогда не будет этого «мы», потому что ее любовь так же смертоносна, как и мои ладони, наполненные теургией.
Я приподнимаюсь, помогаю Кэли меня раздеть, хоть в ответ вижу ее неодобрительный взгляд. Она все любит делать сама, контролировать каждую секунду нашей близости. Уверен, тенерожденная знала, чем все закончится еще по ту сторону двери.
— Сегодня — до конца, — говорит она с кошачьим урчаньем. — Будешь меня останавливать — перережу тебе глотку, господин.
Пустая угроза, но ей нравится быть этакой роковой красоткой, которая не разменивает свою ласку лишь бы на кого, а потому имеет право устанавливать правила. Пусть так, сейчас я не хочу ни о чем думать. Слишком много образов прошлого будоражит мое сознание, слишком много картинок прошлой ночи без спроса вторгаются в мою душу, напоминают мне давно забытое желание — жить.