Белая королева для Наследника костей
Шрифт:
Я ступаю на каменную поверхность и только тогда перевожу дух. Ничего не случилось, я цела и невредима. Минутная слабость — и теперь все страхи кажутся такими блеклыми и надуманными, что весь путь до родительской спальни я посмеиваюсь над ними и над собой.
Дверь в комнату приоткрыта. Я останавливаюсь и зачем-то смотрю по сторонам. Чушь, в этой части замка давним давно никто не живет, кроме старых воспоминаний. Возможно кто-то из не чистых на руку слуг решил «позаимствовать» что-то из спальни бывшего короля. Мысль о том, что в вещах моего отца рылись грязные руки,
Я лишь кладу пальцы на ручку двери — и она, хрипло скрипя, открывается. Распахивает свой огромный беззубый рот, чтобы проглотить меня каменной коробкой пустоты.
Здесь кто-то есть. Я останавливаюсь, переступив порог лишь одной ногой. Как будто само провидение не пускает меня дальше. Что это? Темная сгорбленная тень около шкафа, мне не узнать ее со спины. Я вижу, как руки с узловатыми пальцами потрошат сорочки моего отца, выбрасывают их, словно мусор. А потом фигура сгибается еще больше, почти на половину залезет в шкаф — и вылезает наружу, волоча здоровенный и наверняка тяжелый сундук. Она кряхтит, но старается изо всех сил.
Я знаю, что разумнее всего уйти и позвать на помощь, но я не могу. Представляю укоризненный взгляд отца и его покачивание головой, мол, не велика ли тебе корона?
— Не трогай, что не твое, — говорю я странно сиплым, как будто простуженным голосом.
Вор и не думает останавливаться: пыхтит, но тянет наружу свою добычу. Я не знаю, услышал ли он предупреждение. Поэтому повторяю снова, на этот раз повышая голос до громкого шепота.
Тщетно. Вор цепляется в громадный навесной замок, разочарованно стонет и пытается сорвать его с петли. Тщетно — и от этого мне вдвойне радостнее.
— Повернись ко мне, — более уверенно продолжаю я наш странный диалог. — Хочу видеть лицо человека, которого завтра велю казнить.
Он лишь яростно вопит и начинает что есть силы колотить пяткой по замку. Теперь я вижу, что вор — женщина. Судя по обуви — женщина в летах. Что ж, я в состоянии справиться с одинокой старухой.
Оставляю страх за порогом и иду прямо к этой мерзкой осквернительнице памяти. Хватаю ее за плечо и разворачиваю. Она не сопротивляется, даже поднимает лицо так, чтобы свет пламени свечи выел темноту с ее отвислых щек и морщинистой дряблой кожи.
Я вскрикиваю, шарахаюсь в сторону, словно только что заклейменная кобыла. Сердце яростно накачивает панику в виски, рвет мою уверенность в собственном разуме.
Этого не может быть.
Невозможно.
Свеча падает на пол, воск растекается по тканому ковру и огонь радостно лижет свежее угощение.
— Это не ты…
Мотаю головой, пытаюсь взять себя в руки, но в этот момент проклятая воровка подходит ближе. Огонь на ковре — все, что нас разделяет. Он — та грань, за которой стоит живое свидетельство моего безумия и беспомощности перед бесами собственного разума.
— Я задушила тебя, Ольфа. — Мои ладони дрожат, мне кажется, я почти чувствую запах ее смерти на пальцах. — Ты лежала на полу. Мертвая.
В ответ на мои слова Ольфа протяжно каркает, совсем как старая ворона. А потом заносит руку над огнем и медленно шевелит обрубком
— Ты не можешь быть реальной.
Старая нянька идет ко мне сквозь огонь. Языки пламени переползают на ее одежду, чихают снопами искр. И она загорается, запрокидывает голову и из ее глотки вырывается облако раскаленного пара. Это не может быть правдой. Я буду убеждать себя в этом столько, сколько потребуется, ведь это единственный способ сохранить хоть каплю здравомыслия.
— Ты нас всех решила сжечь?! — зло шипит мне в спину знакомый голос тенерожденной.
Она хватает меня за руку, тянет прочь. Еще мгновение или два я вижу в огне хрипящую от смеха фигуру, а потом моргаю — и Ольфа исчезает. В комнате только я, Кэли и танцующее на ковре пламя.
Я хватаю себя за голову, до боли вдавливаю пальцы в виски, надеясь, что боль отрезвит. Ничего не выходит: образ пылающей Ольфы так и стоит передо мной, хохочущей и изрыгающей пар пополам с огнем.
— Лучше бы тебя здесь не было, — сквозь зубы шипит тенерожденная, подхватывает край тканого ковра и бросает его поверх огня. А потом начинает энергично притаптывать ногой, выколачивая дым, гарь и клубы пыли. — Ты нас всех угробишь.
Постепенно комната снова тонет в темноте, и мне требуется время, чтобы привыкнуть различать на ее черном полотне полутона и оттенки серого.
Мне нечего ответить. Каждая частичка разума сейчас сосредоточена лишь на одном: найти какое-то внятное объяснение тому что творится в моей голове? Ведь она права, эта длинноухая убийца: я в самом деле могла бы тут все сжечь.
— Она была здесь, — говорю я, потирая щеки, потому что лицо начинает стремительно неметь, будто на него положили лист тонко раскатанной глины.
— Кто? — огрызается, не поворачиваясь, Кэли.
— Моя нянька. — Для чего я сказала об этом ей? Ведь даже мне видно, что здесь никого нет. Это безумие. Кэли знает, что Ольфа мертва. Раслер сказал, что именно она избавилась от тела. — Та, которую ты нашла мертвой у меня в комнате.
— Что?
Тенерожденная топает ногой последний раз, поворачивается, упирая руки в бедра, и смотрит на меня с нескрываемы отвращением.
— О чем ты говоришь, дурочка?
Я с трудом подавляю импульсивный порыв ее ударить. Нет, выцарапать глаза и бросить в огонь, чтобы посмотреть, как пламя выест зрачки и превратит их в сморщенные комочки обугленной плоти. В памяти всплывает лицо, с которым она выходила из комнаты Раслера: сладкая ухмылка оттраханной кошки. Мне противна сама мысль о том, что после этого его пальцы…
— Я даже не заходила в твою комнату, полоумная, — не дождавшись ответа, говорит Кэли и придвигается ко мне на расстояние шепота. — Ты просто свихнулась после того, как из-за тебя отец свалился с башни. Думаешь, он сиганул в Грид, потому что боялся Раслера?
Она пресекает мои попытки отодвинуться, хватая сразу за обе руки и выворачивая запястья так, что боль простреливает в каждый мой палец. Я снова и снова пытаюсь освободиться, но лишь сильнее вязну в ее хватке. Она будто болотная трясина утаскивает в пустоту.