Белая Русь(Роман)
Шрифт:
Высказал в письме мысль, что было бы неплохо набрать на всякий случай войско саксонских, а еще лучше свейских стрелков, ибо, как стало ему, гетману, известно, послы Хмельницкого снова тайно отправились в Москву. Ежели только чернь Великого княжества дознается, что склонен русский царь взять Украину под свою руку — от Берестья до Смоленска, затем весь полесский край будет в огне.
Не хотел огорчать канцлера Ежи Осолинского, но пришлось. Лить пушки и ядра в Несвиже сейчас гетман не может из-за отсутствия железа. Печи железоделательные, что имеются под Пинском, полностью разрушены чернью, а сам купец — пан Скочиковский — задушен ночью в
Второе письмо гетман написал пинскому войту и стражнику литовскому пану Мирскому. Поздравлял одного и другого с победой, а стражнику литовскому Мирскому предписывал двигаться к Речице, настигнуть Гаркушу, схватить и посадить на кол при наибольшем стечении черни. Вручая письмо усатому капралу, сожалел, что откладывал охоту — этой осенью в лесах полно пушного зверя, кабанов и сохатых.
Капрал Жабицкий также сожалел, что не состоялась охота — было бы много всякой снеди и сладких крепких вин. От слуг слыхал, что гетман угрюм и суров в эти дни. Наверно, потому, что в поход собирается.
В десяти верстах от Пинска, в сожженном черкасами маентке, капрал остановился у колодца. Сам напился студеной, стягивающей зубы холодом воды и смотрел, как глубоко дышали вспотевшие бока жеребца. Тяжелой, грубой ладонью гладил лоснящуюся шерсть на упругой шее жеребца. Тот чувствовал хозяина, стриг ушами, пофыркивал, звеня уздечкой над корытом. К лошади капрал относился с особым уважением. Дважды жеребец уносил его от быстрых казацких коней, выхватывал из-под острых сабель. Со спины он тоже легко настигал черкасов. И когда приподнимался капрал в седле, занося саблю для рокового удара, жеребец, прижав острые уши, уходил в сторону, описывая круг. Только вот на коня, лоб в лоб, шел плохо. Может быть, чувствовал: не выносит хозяин открытого боя.
На косогоре показалась будара [25] . Она скатилась к самому колодцу, и жеребец, чуя чужую лошадь, захрапел, забил крепкими ногами, пошел от корыта боком, ворочая кровавыми глазами. Капрал Жабицкий придержал его, намотав на ладонь повод, и покосился на синий купецкий кафтан.
— О, святая Мария! — воскликнул человек по-польски, оглядывая рейтар, что замерли в стороне; и капрала. — Как радостно видеть вас на дорогах!
Жабицкий нахмурился.
— Откуда едешь, купец? — «На лазутчика похож», — мелькнула у капрала мысль.
25
Крытая повозка.
— Меня зовут Войцех Дубинский. — Плечи купца задрожали, а глаза были тревожные. — Путь держу из Речицы… Да невыносим и труден он… Будь они прокляты, паскудные схизматы и еретики!
Жабицкий присмотрелся. На лазутчика купец походил все же не очень. Руки слишком белые и меча не держали; спина согнута крюком. На коне сбруя что ни есть купецкая, да не простая, а ременная, крепко сшитая. Дуга в замысловатой резьбе, какую любят ливонские негоцианты. И сапоги заморского покроя — с крутыми, узкими задниками. Припомнился капралу Полоцк. Там частенько видал подобных подорожников с товарами.
— Что делал в Речице пан Дубинский? — и, подкрутив
Купец поднял усталые глаза.
— Брат мой, Константы Дубинский, долгие лета ему, был негоциантом при дворе его величества короля свейского и торговал мехами да мальвазией… Этой весной почил в бозе. Теперь дела его вершу в Гомеле и Речице. Некогда куница водилась там добрая. И теперь иной раз попадается… — Войцех Дубинский замолчал. Потом протянул распухший палец. — Крутили руки… Перстень живьем рвали, ироды.
— О голове думай, купец!
— Пусть бы коня взяли. Поверь, коня не жаль. Мне перстень тот дороже всего был. Гетман Януш Радзивилл одарил за мальвазию, что привез ему из венецианских погребов. — Голос купца сорвался. — Атаман ихний, вор и негодник Гаркуша, затолкал его на палец и говорит: злато ваше — будет наше… Вот какие времена пошли на земле Речи Посполитой.
Историю с перстнем капрал не слушал.
— Известно тебе, что то был Гаркуша? — Жабицкий повел бровью, вспомнив, как снял голову казаку и привез весть, что Гаркушу зарубил. Забыт тот случай. И хорошо, что забыт.
— Как же! — встрепенулся купец и часто заморгал глазами. — Разбойники его по имени называли.
— В самой Речице было?
— Нет, не в Речице. Под местом Горваль. Через него намеревался в Бобруйск ехать. Дорога короче. В Бобруйске у купца мои товары лежат. А схизмат Гаркуша говорит: хочешь жить — поворачивай оглобли.
Купец слез с будары, потер затекшие ноги и, разнуздав коня, повел его к корыту.
— Много казаков видел у Гаркуши?
— Не много, да и не мало. Сотни полторы. Может, их и больше в лесах ховается. Здесь, сказывают, объявился стражник Мирский с артиллериею. Зачесались схизматы и, как понял, будут уходить за Березу.
Запрокинув голову, капрал Жабицкий загоготал. И, оборвав смех, посмотрел на купца колючими глазами.
— Откупился удачно.
— Хороший ты человек, — с умилением заметил купец. — Припрятал я бутылочку мальвазии… И вот случай. За здравие твое и за добрые слова…
Купец приподнял над колесом крыло. Капрал увидел залепленный грязью ящичек. В него опустил руку и вытянул обложенную сеном граненую бутылку.
Они отвели коней в сторону. Купец долго сопел, раскладывая на сидении снедь. Давно не видал такой снеди капрал. Тут и сельдь, моченная, в соусе и обсыпанная душистым горошком, ветчина закопченная, сало и скидель [26] с медом. Купец достал медную коновку и ловко распечатал бутылку.
26
Глиняный горшок.
Капрал отпил глоток, потянул ноздрями воздух над коновкой. Да, это была мальвазия, ароматная и хмельная. Капрал пил маленькими глотками и прислушивался, как расплывалось в груди тепло. Купец как будто воду пил. Вытер ладонью усы и бороду, взял кусок ветчины пожирнее, зачавкал, морщась.
— Зуб болит…
— Зуб не живот — выдрать можно. Налей-ка еще, — крякнув, попросил капрал и протянул коновку.
— Пей на здоровье, — купец лил мальвазию и рассуждал: — Пускай бы поразмыслил пан стражник, да на коня, да к Березе-реке у Горваля. Там перебрался бы на левый берег и сел в засаду, как черкасы. Едва только переправится Гаркуша, на берегу его и порешить…