Белая ворона
Шрифт:
Домет выскочил от Брэдшоу как ошпаренный, влетел домой, наврал Адели, что дядя при смерти, поэтому он срочно должен выехать к нему в Бейрут, собрал чемодан, чмокнул Адель, поцеловал Гизеллу и помчался в банк. Снял со счета все деньги и побежал попрощаться с матерью. Обнимая ее, шепнул на ухо, что едет не в Бейрут, а в Берлин. От матери заскочил в редакцию, передал все полномочия своему заместителю, сказал, что срочно уезжает к умирающему дяде, примчался на автовокзал, положил чемодан в багажное отделение автобуса «Хайфа-Бейрут» и сел на свое место.
Он с трудом сдержался, чтобы не обернуться, когда Хайфа осталась позади.
х
Майор Маккензи получил орден «За заслуги», а лейтенант Брэдшоу — чин капитана.
Часть третья
1
Приехав в Берлин, Домет прямо с вокзала отправился к майору Гробе по адресу, который тот ему дал в Багдаде. Дверь открыла пожилая горничная в белой кружевной наколке.
— Доложите, «Азиз Домет из Палестины».
Горничная с интересом посмотрела на гостя и ушла в дальние комнаты. Домет осмотрелся. Широкая прихожая, как в хороших старых домах, высокие потолки, длинный коридор. Немного пахнет мастикой. Наверно, недавно натирали паркет. Блестит, как зеркало. На вешалке висит мужское пальто. Рядом стоят зонты. На полу — ковер, явно привезенный с Востока. Женского пальто на вешалке нет. Видимо, майор живет один.
Послышались твердые шаги майора Гробы, и он появился перед Дометом в стеганом бордовом халате с атласным воротником шалью, отороченным крученым шелковым шнуром и подпоясанным таким же шнуром с кистями. Знакомые усы, пенсне, выбритое до синевы лицо, разве что волосы заметно побелели и спина немного ссутулилась.
— Ну, здравствуйте, Домет, — спокойно сказал майор Гроба, пожав ему руку, будто они вчера виделись. — У вас просто чутье на то, когда со мной встречаться. И тогда в Хайфе, и сейчас в Берлине — прямо в цель. Магда! — крикнул он горничной. — Принесите нам кофе в кабинет.
Гроба показал Домету на глубокое черное кресло дорогой кожи, а сам сел за большой письменный стол.
На столе — чернильный прибор из начищенной до золотого блеска меди и рядом такое же пресс-папье, стоят фотографии в рамках, разбросаны бумаги, горит лампа со стеклянным абажуром. Над столом — картины с батальными сценами, портрет кайзера, портрет фюрера, много старинных кинжалов, сабель и пистолетов — сувениры с базаров Дамаска и Константинополя. Шкафы с книгами до потолка. В одном на полке лежит синяя бархатная подушечка с двумя тускло поблескивающими Железными крестами. На окнах — тяжелые гардины.
Гроба погасил настольную лампу, зажег люстру и убрал в ящик бумаги.
— Как у вас уютно, герр майор! — сказал Домет после того, как горничная внесла на подносе серебряный кофейник, чашечки китайского фарфора и вазочку с печеньем, накрытую белоснежной салфеткой. Налив кофе, она поклонилась и вышла.
— В этом доме жил еще мой дед, — Гроба отпил кофе. — Три поколения нашей семьи служили Германии верой и правдой — раньше на полях сражений, а теперь… — Гроба чуть понизил голос, — на полях другого рода. Вы помните, что я сказал вам в Багдаде, когда мы прощались?
— Помню, герр майор. Что когда мы, то есть вы
— Точно. Теперь мы пришли к власти, и я стал заместителем начальника ближневосточного отдела Министерства иностранных дел.
— Поздравляю вас, герр майор. Это — очень высокий пост.
— Тем более что начальник отдела часто и подолгу болеет и все обязанности фактически лежат на мне. Вот у меня и для вас есть работа.
У Домета екнуло сердце, а майор продолжал:
— Мы с вами знакомы с войны, вы показали себя образцовым солдатом, преданным Германии. Меня назначили на этот пост недавно, и мне очень нужен свой человек, на которого я могу положиться. Мы хорошо поработали с вами в Дамаске и в Багдаде, пришло время поработать в Берлине. Надеюсь, вы понимаете, какая это честь.
— Так точно, герр майор!
— Мне всегда нравилось в вас умение сразу улавливать суть дела. Итак, мне нужен референт. Вы будете моим личным референтом, и я включу вас в штат министерства. У вас будут, в общем, те же обязанности, что и в Багдаде: ежедневно готовить мне обзор арабской и английской прессы в Палестине, а еженедельно — обзор прессы всех других арабских стран. Древнееврейский вы тоже знаете?
— Никак нет, герр майор. Но, если мне дадут время…
— Времени у вас нет, но ничего страшного. Евреями займутся другие. Будете составлять досье на всех заметных лиц, которые появляются в газетах. Обращайте особое внимание на отношение арабских стран к нашей внутренней и внешней политике. Кроме того, будете помогать мне в составлении отчетов и докладных записок. Пожалуй, пока все. Вы уже нашли себе квартиру?
— Еще нет, я к вам прямо с вокзала.
— Ну, тогда устраивайтесь и завтра утром приезжайте на работу. Зайдем с вами в отдел кадров. Вот вам моя новая визитная карточка.
Домет встал и приложил руку к груди:
— Герр майор, вы даже не представляете себе…
— Все я себе представляю. Вы — хороший работник, Домет, и вы мне нужны. До встречи.
2
Коротконогий человек в белом фартуке, в вязаной шапочке и в перчатках без пальцев вынул из кармана флягу, приложился к ней и закричал на всю улицу:
— Каштаны! Жареные каштаны!
Мимо прошуршал полупустой автобус, из которого безразлично смотрели редкие пассажиры.
С утра над Берлином прошел дождь, и ветер немного утих. Стало теплее. Но у Домета все равно мерзли руки. Он сунул их в карманы пальто и ускорил шаг, старательно огибая лужи. Проходя мимо букинистического магазина, он зашел в него и, прежде чем порыться в книгах, окинул беглым взглядом посетителей. Старушка, офицер, в другом конце магазина, боком к нему, молодая женщина. Домету почудилось что-то знакомое, и он машинально сделал несколько шагов к ней. Женщина листала книгу, не обращая ни на кого внимания. Старенькое демисезонное пальто. Старенький берет. Из-под него выбивались рыжие волосы. Домет подошел ближе. Не может быть! Он кашлянул, но женщина была погружена в книгу.
— Простите… — он приподнял шляпу.
Женщина резко обернулась.
Домет едва удержался на ногах.
— Лина!
— Боже мой, кого я вижу! Азиз! — Лина тоже застыла.
«Как она похорошела! Из глаз исчезла колючесть. Выражение лица стало мягче. А большой рот все так же вызывающе манит».
— Уж очень пристально вы меня разглядываете, Азиз. Я постарела?
— Что вы! Вы стали в сто раз красивей.
Он наклонился к ее руке, и она ее не отдернула.
Не кожа, а прохладный бархат!