Белая ворона
Шрифт:
Пикник был назначен на субботу.
Домет нагрузил корзинку всякой снедью, взял скатерть и фотоаппарат. День выдался на редкость теплый, и в лесу было много народу. Парочки искали уединенные места, большие компании уже закусывали, а у реки мальчишки из «Гитлерюгенда» распевали на всю округу марш:
Пусть полем битвы станет шар земной,
Пусть он могильной покроется травой,
А нам на это, на это наплевать!
Пускай все разлетится в пух и прах,
Сегодня мы — хозяева Германии,
А завтра целый мир у нас в руках![18]
«Линино место» оказалось тенистой полянкой. Домет расстелил скатерть и выложил на нее из корзинки все, что там было. Лина захлопала в ладоши.
— Какой вы предусмотрительный!
На ней было длинное светло-голубое в мелкий цветочек платье с белыми пуговками до самого низу и плетеные туфли. А соломенная шляпка делала ее похожей на улыбающуюся девушку с поздравительных открыток. Лина взялась за подол платья и повертела им вокруг ног.
— Как я вам нравлюсь, Азиз?
— Вы сами знаете.
— Ну и что! Все равно скажите.
— Я уже сказал, что вы мне нравитесь.
— Когда?
— В Тель-Авиве.
— Это было давным-давно. А теперь?
— А теперь я вас люблю.
— Не надо, милый. Прошу вас. Я же не могу ответить тем же, и вы это знаете.
Она протянула ему руку, и он поцеловал сначала подрагивающие пальцы, потом — ладонь. Она смотрела на него с улыбкой, в которой жалости к себе было больше, чем к нему.
Домет открыл пиво, сделал бутерброды и разрезал курицу.
Пиво было еще холодным. Лина с аппетитом съела бутерброды и принялась за курицу, запивая ее пивом прямо из бутылки.
— Как мне хорошо, — Лина подставила лицо солнцу. — Жалко, что эта прогулка быстро кончится и от нее не останется и следа.
— Ну почему же? — Домет достал фотоаппарат. — Останется.
— Господи! — ахнула Лина. — Меня сто лет никто не фотографировал.
Она принимала кокетливые позы, улыбалась ему счастливой улыбкой, снимала шляпку, надевала ее снова и протягивала к нему руки.
Лина забыла про землянику, а Домет не стал ей напоминать.
7
Проходившая в Берлине международная конференция литераторов, пишущих на немецком языке, обещала быть интересной. Ее участники приехали из Австрии, из Чехословакии, из Швейцарии, из Латвии и даже из Америки. В перерыве между докладами участники конференции собирались в буфете и обменивались мнениями. Домет сидел за столиком сначала один, а потом к нему подсел незнакомый человек. Лицо аскета, над самой губой полоска усиков, редкая бородка
— Герр Домет?
— Да, — поклонился Домет. — С кем имею честь?
— Мухаммед Рашид.
— Очень приятно.
— Вы меня не помните, а я вас прекрасно помню. Мы однажды встретились в Иерусалиме, в школе «Лемель», где ставили вашу пьесу «Йосеф Трумпельдор».
Домет испуганно оглянулся по сторонам.
— Пожалуйста, не так громко.
Мухаммед Рашид тоже оглянулся.
— Почему?
— Неприятно вспоминать ошибки юности. Для араба вы просто замечательно говорите по-немецки, — поспешил сменить тему Домет.
— Я не араб, герр Домет. А в Палестине я работал специальным корреспондентом «Франкфуртер цайтунг», и звали меня тогда Леопольд Вайс.
— Ну, как же! Я помню ваши статьи. Очень острые. Вы всегда бичевали сионизм и британский империализм. Я даже читал вашу книгу «Романтический Восток».
— «Неромантический Восток», — поправил Вайс-Рашид.
— Ах, извините. Но почему же вы представились как Мухаммед Рашид?
— Я перешел в ислам и взял себе арабское имя. Признаюсь, и мне неприятно вспоминать ошибки юности — в этом мы с вами единодушны.
— Смотря, что считать ошибками. Вы имеете в виду переход в ислам?
— Наоборот, ошибкой было жить вне ислама. Но не об этом речь. Я хочу попросить вас об одолжении.
— О каком же?
— Я пишу книгу о людях разных вероисповеданий, разных мировоззрений. О людях, переживших душевный перелом, который изменил всю их дальнейшую судьбу. Скажем, как я.
— И вы думаете, что я отношусь к таким людям?
— А разве это не так?
— Ну, допустим. И о каком одолжении идет речь?
— Я просил бы вас, герр Домет, встретиться со мной еще раз.
— Позвольте спросить зачем.
— Хочу взять у вас интервью.
— Я не заинтересован в рекламе.
— А ее и не будет. Я просто использую ваши ответы для реплик моих героев. Разумеется, не упоминая вас. В этом можете не сомневаться. Давайте встретимся.
— Хорошо.
— А где?
— В ресторане «Каравелла». Тихо, уютно и хорошо кормят. Вы знаете, где это?
— Знаю. Рядом с Академией геополитики. Когда?
— Завтра в девять вечера, если вам удобно.
— Благодарю вас, герр Домет.
— Не стоит благодарности.
Мухаммед Рашид был предусмотрителен: когда без четверти девять Домет пришел в «Каравеллу», он уже сидел за столиком.
В отличие от Ассад-бея Рашид не пил ничего, кроме воды. Он внимательно слушал Домета и лишь изредка задавал вопросы.
— Чем же вам понравились евреи, герр Домет?
— Мне понравились не евреи, а их идея возвращения на историческую родину. И еще больше понравилось, что они хотят возродить ее из пепла. Вот что легло в основу и моего «Трумпельдора», и моего романа «Огненный столп».