Белое движение. Исторические портреты. Том 2

Кручинин Андрей Сергеевич

Итак, станции Даурия и Маньчжурия надёжно контролировались отрядом Семёнова; обладал он и достаточным запасом отобранного у ополченцев оружия; слава о событиях 19 декабря уже распространялась по Забайкалью и даже дальше; наконец, за спиною полоса отчуждения КВЖД была в значительной степени очищена генералом Д. Л. Хорватом и китайскими войсками от большевизированных воинских частей и казалась вполне надёжным тылом... и есаул Семёнов решил, что пора переходить в наступление.

На что мог он надеяться, начиная поход против охваченного смутой Забайкалья? Прежде всего, силы белых постепенно возрастали. К Рождеству 1917 года, согласно одному из источников, кадр Монголо-Бурятского полка уже насчитывает 9 офицеров, 35 добровольцев и 40 монгольских всадников, наконец-то начавших собираться в «свою» национальную часть. Проследовавшие с фронта через Маньчжурию в Приморье, к местам стоянок мирного времени, эшелоны Уссурийской дивизии дали 10 офицеров и 112 нижних чинов. К 9 января сам Семёнов числит в своём полку 51 офицера, 3 чиновников, 125

добровольцев, 80 монголов-харачинов и 300 монголов-баргутов. Была надежда и на дальнейшие пополнения: в Маньчжурию потянулись добровольцы, преимущественно офицеры, юнкера, кадеты, учащаяся молодёжь.

Начали появляться и средства, хотя способы их получения стали основанием для самых серьёзных обвинений в адрес Семёнова и его подчинённых. Дело в том, что есаул выставил на станции Маньчжурия своего рода заставу для проверки поездов (одним из парадоксов российской действительности в первый период Гражданской войны был почти свободный проезд по железной дороге, несмотря на начавшие уже определяться фронты). Инструкции Атамана один из его апологетов передаёт так: «Всех, имеющих большевистские документы, - арестовывать и направлять в комендантское!
– распорядился Семёнов.
– Деньги конфисковывать полностью. У спекулянтов отбирать всё, чтоимеется сверх трёх тысяч рублей. Всё золото, серебро, платина и опиум - конфискуется и немедленно вносится в фонд армии». Таким образом пополнялась казна маленького отряда (других источников попросту не было), но, конечно, такие методы таили в себе и угрозу развращения вседозволенностью: дело могло начинаться с праведного гнева по адресу выявленных большевиков или уличённых спекулянтов, но нельзя полностью отрицать и возможность того, что часть «конфискованного» в конце концов всё же прилипала к рукам семёновских отрядников.

Семёнов возлагал значительные упования на забайкальских казаков, считая их сторонниками твёрдой государственной власти и убеждёнными противниками большевизма. Атаман, по его собственным воспоминаниям, стремился охватить Забайкалье сетью «противобольшевистских ячеек», на вооружённое содействие которых в решительный момент он и должен был рассчитывать, вынашивая планы наступления. Таким образом, полтысячи добровольцев наступали не в пустоту и не на контролируемую Советской властью территорию, а в область, готовую, по мнению командира отряда, к взрыву против новых хозяев. Уже зная по опыту разоружения большевизированных частей, что смелость действительно города берёт, есаул мог считать себя и своих людей не столько «освободителями» пассивно ожидающего их Забайкалья, сколько детонатором для начала борьбы самих станиц. Действительность показала, что расчёт оказался ошибочным, но можно ли было всё это предполагать, вглядываясь в неизвестность с маленькой станции Маньчжурия?

В чаянии скорого очищения Забайкалья от противника и в надежде, что это воодушевит находившихся в Харбине представителей Антанты и подтолкнёт их к щедрой и действенной помощи, Семёнов, быть может, и не был таким уж фантазёром, допуская при содействии союзников возможность «обезопасить Сибирскую магистраль и организовать боевые силы в помощь ген[ералу] Дутову» (сражавшемуся в Оренбуржьи). Отметим здесь и упомянутое в дипломатической переписке намерение есаула «поставить себя под начало хорошо известного лидера»: всё, чтомы привыкли думать о Григории Михайловиче, его своевольстве и бунтарстве, расходится с этим самоотверженным решением, - а ведь он даже предпринял в этом направлении конкретные шаги, направив доверенного офицера ни к кому иному, как к находившемуся тогда в Шанхае адмиралу А. В. Колчаку.

«Просить его прибыть в Маньчжурию для возглавления начатого мною движения против большевиков», - вспоминает инструкции, данные своему посланцу, сам Атаман. «...Он сказал, - свидетельствует адмирал, - что было бы очень важно, если бы я приехал к Семёнову поговорить, так как нужно, чтобы я был в этом деле. Я сказал: “вполне сочувствую, но я дал обязательство, получил приказание от английского правительства и еду на Мессопотамский фронт”».

Итак, ещё один диктатор (после Брусилова), которого Семёнов звал «княжить и володеть», не оправдал его надежд. Есаул оставался один на один со своим врагом, но отступать не собирался. Давно осознанная им необходимость рассчитывать в первую очередь на свои силы уже побудила его изменить первоначальный план формирований: с 9 или 10 января 1918 года, кроме Монголо-Бурятского конного полка, было положено начало пешему полку, получившему название Семёновского. «Это, в свою очередь, повлекло за собой изменение самой конструкции собиравшейся боевой силы, - пишет один из первых историков борьбы Атамана Семёнова.
– Именно, вместо полка образовался Отряд [33] , который по месту формирования - посёлок Маньчжурия - был назван Маньчжурским, а так как он представлял собой самостоятельную единицу, и притом вполне законченную, то получил ещё название Особого, т. е. Особый Маньчжурский Отряд, сокращённо О. М. О.».

33

Всюду в цитате - курсив первоисточника.
– А.

К.

Начальником Штаба Отряда стал полковник Л. Н. Скипетров, Семёнову же, в силу «казачьих традиций» и ненормальности ситуации, когда младший по чину оказывался во главе старших его, вскоре было преподнесено неуставное звание Атамана Отряда. Именно с этого момента и навсегда он останется Атаманом; одноимённые выборные должности в родном Войске и других Дальневосточных Войсках будут, как и всякая демократическая игрушка толпы, приходить к нему и уходить, но лишить его титула Атамана первых добровольцев на Востоке России уже никто никогда не сможет.

* * *

Сперва казалось, что боевые действия, начатые 11 января, развиваются успешно, и Семёнов уже выделил особый дивизион для броска на Читу, однако образовавшийся там ещё 3 января так называемый «Забайкальский Народный Совет» из представителей городских самоуправлений, «Комитета общественной безопасности», Съезда сельского населения Области и Совдепов, при поддержке убоявшегося «кровопролития» Войскового Атамана полковника В. В. Зимина, обратился к Семёнову с просьбой остановить наступление. Не желая выглядеть в глазах населения Области ещё одним узурпатором власти, Атаман отвёл войска и лишь просил Народный Совет не допустить установления большевицкой диктатуры.

Здесь мы впервые сталкиваемся с весьма интересной ситуацией: не только партийные и общественные деятели, но и казаки-Забайкальцы, несмотря на казачье происхождение Семёнова, фактически не признают Атамана «своим». Для них он, в сущности, не выразитель их интересов и (пока) не защитник их от большевиков, а вожак офицерско-добровольческой организации, которая воспринимается как «чуждая» и, в зыбких условиях января 1918-го, даже, пожалуй, как «провоцирующая гражданскую войну». Оценка Григорием Михайловичем боеспособности казачества оказалась явно завышенной, и ещё в большей степени это относится к надеждам на активное сопротивление станичников большевизму. В начале февраля Народный Совет был разогнан, и власть захватил единолично большевицкий Совдеп. Единственным благоприятным эффектом неудавшегося наступления стало начало реальной помощи небольшому отряду со стороны союзников по Антанте.

Конечно, эта помощь диктовалась отнюдь не альтруизмом: в лагерях на территории Иркутского военного округа находилось до 135 000 военнопленных австро-германо-турецкого блока, перспектива вооружения и использования которых на фронтах ещё продолжавшейся Великой войны чрезвычайно пугала союзников России. Атаман с успехом разыгрывал эту карту, представляя борьбу своего Отряда как попытки создания нового «противо-германского фронта», хотя в действительности до этого было ещё далеко. «При таких условиях поддержка зарождающегося белого движения прямо отвечала интересам держав Согласия», — отмечал много лет спустя Атаман, однако справедливость требует упомянуть, что он и сам не смущался принимать услуги тех военнопленных, которые изъявляли желание принять участие в борьбе против большевизма. Вообще надо сказать, что Особый Маньчжурский Отряд, начиная с февраля, всё больше и больше приобретает вид какого-то «интернационала». Монголо-Бурятский полк, несмотря на название, пополняется в основном русскими, зато в других частях появляются монголы и китайцы; проходящий в полосу отчуждения КВЖД Итальянский батальон (из бывших австрийских подданных, попавших в плен) делится с Атаманом пулемётами и автомобильным шасси, смастерить из которого броневик берутся трое бельгийцев, остающихся на русской службе; наконец, выделяет из своего состава около трёхсот добровольцев 2-я бригада 1-й Югославянской дивизии, также двигающаяся во Владивосток для отправки в Европу.

Но готовился к более серьёзному столкновению, конечно, не только Семёнов. «Центросибирью» (Центральным исполнительным комитетом Советов Сибири) был создан Забайкальский фронт, руководить которым приехал бывший прапорщик, социал-революционер С. Г. Лазо. Силы противника семёновцы оценивали (вряд ли сильно преувеличивая) в 2 500-3 000 человек с артиллерией. Напирая, большевики отжимали Маньчжурский Отряд на восток, в последних числах февраля подойдя к Даурии.

Кажется, именно тогда белым пришлось впервые столкнуться с проявлением их врагами не стихийного разгула и «эксцессов толпы», а сознательного садизма. «Серба Радославовича, взятого в плен в феврале месяце при Даурии, раздели донага, поставили в таком виде в снег и приставили к нему часовых, на глазах которых он должен был замёрзнуть, - свидетельствовали семёновцы.
– Но когда Радославович потерял сознание и упал, изверги ушли; между тем несчастный очнулся и пустился бежать по направлению отряда [34] . На 12-ой версте его встретил разъезд отряда, одел и согрел, но руки и ноги оказались отмороженными, и теперь он калека». Ещё нескольких пленных впоследствии нашли распятыми «при помощи ружейных штыков, вбитых в руки и ноги». Естественно, что подобная картина не могла не породить ответного ожесточения, и в Маньчжурском Отряде, в свою очередь, начинаются расстрелы пленных.

34

Так в первоисточнике.
– А. К.