Белое движение. Исторические портреты. Том 2
Шрифт:
Отрицать ни того, ни другого не приходится. Не имея правильно организованного довольствия, Маньчжурский Отряд, Инородческая дивизия, да и Забайкальские полки жили в значительной степени «самоснабжением» с неизбежными при этом проявлениями произвола, усиливающимися в партизанских районах. То же относится и к поркам - так, когда рабочие Читинских железнодорожных мастерских попробовали пригрозить забастовкой, экзекуция оказалась столь чувствительной, что два дня после неё мастерские не смогли работать уже безо всякой забастовки, - и к самочинным арестам с нередко следовавшими за ними «ликвидациями» арестованных (причастных к большевизму или партизанскому движению или подозреваемых в этом). Расстрелы или «рубка» заключённых на станциях Маккавеево, Даурия или в троицкосавских «Красных казармах» стали для Забайкалья кровавой притчей во языцех; особую известность стяжала семёновская «Броневая дивизия», и сами названия входивших в неё бронепоездов, как говорили, недаром составляли весьма сурово звучащий девиз: «Атаман Семёнов - грозный мститель, беспощадный
В то же время большинство сведений об этом «разгуле семёновщины» относится к области слухов, охотно добавляющих к числу жертв столько нулей, сколько требуется для пущего эффекта. При попытках же разобраться сразу начинаются вопросы, за давностью лет и скудостью информации уже нерешаемые, - вроде того, что арестовывались люди как будто семёновцами, а «ликвидировались» офицерами совсем других частей, к Атаману не имевших отношения, и т.п. Наконец, в случае своевременного вмешательства удавалось расправы - судебные или внесудебные - пресекать, а побывавший в Забайкалье омский премьер-министр П. В. Вологодский вынес из общения с Семёновым довольно благоприятные для последнего впечатления.
Говоря об Атамане Семёнове и установленном им «режиме», необходимо обратить внимание и на другую сторону медали. Жёсткая, нередко жестокая внутренняя политика избавила Читу от большевицкого мятежа, подобного тем, какие под руководством Сибобкома РКП (б) были подняты в конце 1918 - начале 1919 года в Омске, Томске, Енисейске и других городах Сибири, - а следовательно, и от неизбежных при его подавлении ответных репрессий: в Забайкальской столице революционная деятельность ограничивалась одиночными выстрелами из-за угла и тому подобным мелким бандитизмом, причём одной из жертв едва не стал сам Григорий Михайлович - 19 декабря в городском театре в него была брошена бомба, и Атаману с осколочными ранениями ног пришлось слечь в постель.
Слухи о мнимых и сведения о подлинных нарушениях законности в Забайкалье, достигая Омска, повлекли в середине октября командировку в Читу двух уполномоченных - Е. Е. Яшнова от имени председателя совета министров и Генерального Штаба полковника А. Н. Шелавина от военного министра. «Мне часто казалось, что Семёнов жаждет дружеского внимания, между тем Семёнов изолирован, так как даже местные конституционные] демократы] держатся в стороне», - резюмировал потом Яшнов; действительно, очень похоже на правду, что Атаман ухватился за возможность ещё раз объясниться непосредственно перед представителями центральной власти, без участия многочисленных «доброжелателей». И он не ошибся: «...Более широкое знакомство с настроениями читинских общественных кругов и местными условиями, а также мои и полковника Шелавина впечатления от личных встреч и разговоров с Атаманом, убеждают меня, что в наших предположениях о якобы царящем в Забайкалье произволе власти было много преувеличенного, - писал из Читы Яшнов.
– Это во-первых. Во-вторых, виновниками даже и тех правонарушений, какие в действительности имели место, видимо, приходится считать не столько самого Атамана, сколько некоторых из его подчинённых». Шелавин же в своём докладе был по- военному деловит: «В отношении поручения моего, изложенного в предписании, есть полное основание ожидать, что оно разрешится успешно и даст тот результат, который выдвинут командармом на первый план - создание правопорядка и нормальных взаимоотношений. Основанием для подобного заключения служит то, что полк[овник] Семёнов идёт навстречу установлению законного порядка, будучи готов для этого даже поступиться неотъемлемыми своими правами и интересами». Основываясь на полученной информации, а возможно - и на личном общении с Семёновым, уже сам командующий Сибирской Армией генерал П. П. Иванов-Ринов, в том же октябре проезжавший через Читу в Харбин и Приморье, тоже вынес уверенность, что есть полная возможность установить его подчинение во всех отношениях, как командира Корпуса». Впрочем, писалось это 19 ноября 1918 года, когда в далёком Омске произошли события, поставившие оптимистические выводы под сомнение и добавившие Григорию Михайловичу новой - и тоже скандальной - известности.
Речь идёт о произошедшем 18 ноября перевороте и последовавшем за ним возведении, по решению совета министров, адмирала Колчака на пост Верховного Правителя России и Верховного Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами. В ответ на известия об этом в Омск начали поступать приветствия и сообщения о «признании» адмирала: социалистическо-либеральная Директория не пользовалась авторитетом у консервативных кругов и военных. Впрочем, «признали» всё-таки не все...
Не стоит считать Атамана Семёнова поборником права и законности, возмущённым своевольными действиями «переворотчиков». Методы их деятельности были вполне в его вкусе, да и любить Директорию ему - в глубине души монархисту или в крайнем случае стороннику военной диктатуры - было абсолютно не за что. Гнев Атамана вызвало другое: Верховным Правителем для соблюдения формальностей было назначено судебное следствие, и вот этого-то Григорий Михайлович терпеть решительно не желал, направив Колчаку возмущённую телеграмму: «Означенные русские офицеры первые со мной подняли знамя борьбы за
Семёнов не догадывался, что назначенному суду предстояло превратиться в суд над Директорией, а заговорщики были в результате... произведены в следующие чины. Конфликт казался исчерпанным, но арест «переворотчиков» был, как выяснилось, далеко не единственной претензией Атамана к адмиралу. Телеграммой Вологодскому (копии - Дутову, Хорвату, Иванову-Ринову) Семёнов 23 ноября категорически заявлял: «Историческая роль и заслуги перед родиной Особого Маньчжурского Отряда, напрягавшего в течение 8 месяцев свои силы в неравной борьбе с общим врагом родины, стянутым для борьбы с Отрядом со всей большевистской Сибири, - неоспоримы. Адмирал Колчак, находясь [в] то время на Дальнем Востоке, всячески старался противодействовать успеху моего отряда, и благодаря ему отряд остался без обмундирования и припасов, имевшихся тогда в распоряжении адмирала Колчака (это, как мы знаем, не совсем справедливо, хотя неправы в конфликте были, в общем, обе стороны.
– А. К.), а посему признать адмирала Колчак[а] как верховного правителя государства не могу. На столь [40] ответственный перед родиной пост я, как командующий дальневосточными войсками, выставляю кандидатов генералов Деникина, Хорвата и Дутова, каждая из их [41] кандидатур мною приемлема».
40
В первоисточнике - «настолько».
– А. К.
41
В первоисточнике - «из них».
– А. К.
Заметим, что признание новой власти в условиях Гражданской войны по-прежнему являлось актом доброй воли каждого из представителей «власти на местах», и Семёнов имел все основания выдвинуть на пост Верховного Правителя другие кандидатуры, тем более что существует упоминание о первоначальном сговоре Атамана с Хорватом, который якобы обещал ему поддержку в противодействии Колчаку, но по двуличию или слабоволию быстро переменил своё мнение и оставил Григория Михайловича в одиночестве. Ситуация усугублялась взрывным и импульсивным характером Семёнова: не дождавшись, да, кажется, и не дожидаясь ответа, он через несколько часов «подкрепил» своё требование весьма рискованным дополнением.
«...Если в течение 24 часов после получения [вами] указанной телеграммы (с выставлением кандидатур Деникина, Дутова и Хорвата. – А. К.) я не получу ответа [о] передаче [42] власти одному из указанных мною кандидатов, являющихся единственно приемлемыми для всех активных бойцов с врагами Родины, я временно, впредь до создания на западе для всех приемлемой власти, объявляю автономию Восточной Сибири. Изложенное решение диктуется необходимостью не допустить [в] Восточной Сибири возможных волнений [в] связи [с] реконструкцией власти на западе. Никаких личных целей в этом случае я не преследую, и как только будет передана власть одному из указанных кандидатов, я немедленно и безусловно ему подчиняюсь», - телеграфировал Семёнов в Омск... а тут ещё в Сибирскую столицу начали поступать тревожные сведения о перебоях на железной дороге и в телеграфной связи.
42
В первоисточнике - «передачу».
– А. К.
Семёнов впоследствии с резонным возмущением цитировал протокол допроса Колчака, действительно не отличающийся внятностью: «Мне доложили, - говорил адмирал, - что прямого провода нет, что Чита прервала сообщение. Я предложил начальнику Штаба выяснить этот вопрос. На это мне ответили СОВЕРШЕННО НЕОПРЕДЕЛЁННО, ГОВОРИЛИ, ЧТО НИКАКОГО ПЕРЕРЫВА НЕТ, А ВСЁ-ТАКИ МЫ НЕ МОЖЕМ ПОЛУЧИТЬ ВЛАДИВОСТОК [43] ; было ясно (?), что перерыв находится в Чите»; «Затем я получил известие, которое ПОТОМ ОКАЗАЛОСЬ НЕДОРАЗУМЕНИЕМ, но тогда на меня произвело впечатление чрезвычайно серьёзное: это была первая угроза транспорту с оружием, обувью ит. д., задержанному где-то на Заб[айкальской] ж[елезной] д[ороге]. Впоследствии оказалось, что это было не предумышленной задержкой, а задержкой благодаря неполадкам на линии; мне же доложили это так, что я поставил это в связь с перерывом сообщения и решил, что дело становится очень серьёзным, что Семёнов уже задерживает не только связь, но задерживает доставку запасов».
43
Цитируется по воспоминаниям Семёнова; все выделения и вопросы - Атамана.
– А. К.