Белые Мыши на Белом Снегу

Постникова Екатерина

Может быть, уже тогда и она, и "папа" знали, что Хиля станет моей женой. Именно знали, а не предполагали. А вот откуда - понятия не имею...

Мы действительно поженились, тут родители не ошиблись, но вот обстоятельства, из-за которых это произошло, могли быть и более светлыми...

* * *

Гардеробщица, плосколицая тетка в черном рабочем халате, положила на стойку мое пальто и сверток и сразу ушла куда-то в заросли вешалок, а я остался, мучительно раздумывая.

– Извините, а где здесь туалет?..
– спасительная мысль еще не пришла, но надо же было что-то делать.

– По коридору вторая

дверь, - донеслось из зарослей.

Я двинулся в коридор, неся охапкой вещи, и сразу увидел приоткрытую дверь с черной человеческой фигуркой на табличке. Огляделся и вошел в просторное кафельное помещение с длинным зеркалом по стене и таким же длинным рядом белых, чисто вымытых раковин. За ними до самого окна тянулись светло-серые кабинки, а под окном, чуть нарушая геометрический порядок, стояла на табуретке грязная фарфоровая пепельница с изображением танцующего гуся. Кроме меня, в туалете никого не оказалось.

Я осмотрелся, ясно понимая, что времени почти нет. Можно бросить куртку прямо здесь, но жалко. К тому же, мне нужен сверток - любой. Вряд ли Полина помнит, как именно он выглядел. Главное, чтобы был.

Слева от двери, у раковин, прилепился к стене маленький шкафчик, на приоткрытой дверце которого висело забытое кем-то грязноватое вафельное полотенце. Я подошел, осторожно заглянул внутрь и увидел с невольным облегчением то, что искал - старое, здорово засаленное армейское одеяло с двумя белыми полосками по краю. Оно было воткнуто безобразным комком в самую нижнюю секцию шкафа, а сверху горой лежали тряпки, резиновые перчатки, щетки, надорванные пакеты с хлоркой, связки пожелтевших газет, бумажные мешки для мусора и прочая дребедень. Это было хозяйство уборщицы, и нормальному сотруднику или посетителю вряд ли могло прийти в голову заглянуть сюда даже из любопытства. Зачем тут одеяло, я тоже понял: уборщица, видно, пожилая и подстилает его, когда нужно становиться коленями на холодный кафельный пол. Что ж, один день она, пожалуй, обойдется. Может, и вообще не заметит или спишет на свою рассеянность...

Еще раз оглядевшись и прислушавшись, не идет ли кто-нибудь по коридору, я вытащил одеяло, ощутимо воняющее сыростью, выгреб с нижней полки какую-то ветошь и затолкал свой сверток в самые недра шкафчика. Потом завалил его тряпками, как листьями, и переставил сверху для верности какие-то банки. Может быть, уборщиц две, и одна подумает на вторую... Руки мои сами, без участия мозга, скатали одеяло, разодрали плотный коричневый пакет для мусора, соорудили сверток и перетянули его случайно найденным обрывком сырого шпагата, связанным из нескольких кусков разной длины. Я удовлетворенно выпрямился, чтобы полюбоваться. А что, даже похоже. Бумага почти как в магазине, только более толстая. Если не присматриваться, то и не отличишь.

Через минуту я уже вышел из Управления, чувствуя на душе странную поющую свободу, словно только что мне отменили смертный приговор.

Полина и Трубин разговаривали в нескольких шагах от крыльца, и я заметил, что мой обворованный новый знакомый все норовит тронуть девушку то за плечо, то за руку, то поправить ей воротник полушубка, то чуть приобнять ее за спину. Глядя на его машинальные, но недвусмысленные движения, я вдруг почувствовал, как радостное, освобожденное состояние сменяется во мне каким-то другим, глухим и тревожным.

Я не мог понять, что это, но внимание Трубина к Полине было мне неприятно.

– А вот и Эрик!
– весело сказала девушка и сделала шаг в мою сторону, словно инстинктивно спасаясь от прикосновений.
– Ну как, все в порядке?

– Да-да, - я торопливо подошел. На сверток она даже не взглянула, может быть, лишь отметив краем глаза, что он - при мне.

– А что вы вспомнили-то?
– поинтересовался Трубин, увлекая нас от Управления прочь.

– Да мелочь. Шрам у него вроде бы был на лице, - на ходу придумал я и почти сразу вспомнил, у кого видел шрам: у человека в спецгородке.
– Знаете, небольшой такой, около носа. Или мне показалось... А нос, по-моему широкий, даже приплюснутый немного...

– Ага, так вы все-таки разглядели его лицо!
– Трубин торжествующе поднял брови.
– Видите, стоило немного подумать - и все всплыло. Вы сказали дознавателю?

– Н...нет. Я не уверен. До утра подумаю, может, что-то еще вспомнится...

Он покачал головой:

– Смотрите. Память - такая вещь, что сегодня помнишь, а завтра - как ветром сдуло. Шрам, вы говорите?.. около носа?.. А он был молодой, старый?

– Средних лет, - я чувствовал, что начинаю увлекаться, но остановиться не мог.
– Наверное, за пятьдесят.

– Вы сказали - широкий нос... А рост?

– Не знаю. Он мне показался высоким, но точнее...
– я развел руками.

– Очень интересно!
– заявил Трубин, и лицо его сделалось странно озадаченным.
– Очень! Я знаю одного человека с таким шрамом, но не мог же он... хотя, а почему нет?

– Что, серьезно?
– удивилась Полина.

– Да, вполне серьезно, и нос у него тоже широкий... приплюснутый... Эрик, а скажите, он ничего вам не крикнул, когда вы его схватили? Голос у него какой?

– Да, крикнул - "Отстань!", - я кивнул, с каким-то холодком внутри понимая, что делаю все это напрасно, и пора остановиться.
– Голос... Резкий такой, как воронье карканье.

– Ну, точно!
– вскрикнул Трубин, хлопнув себя по бокам.
– Нет, надо же!.. То есть, он, может быть, просто выследил меня... я тогда задумался, смотрел себе под ноги, а он мог идти следом...

– Да вы о ком?
– девушка, наблюдая за его лицом, нахмурилась.

Я молчал. Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь, и первое пришедшее на ум объяснение моей задержки вытянуло за собой целую легенду, лживую от начала до конца. Правдиво тут только описание внешности, остальное - полная чушь, но я осознавал, что повернуть все вспять уже не получится.

– Надо же...
– повторил Трубин, качая головой.
– А на вид - вполне приличный человек, рабочий, два трудовых значка имеет и специальный паек... Чего ему не хватало-то?

– Кому?
– совсем тихо переспросила Полина.

– Наш сотрудник. Я поверить не могу... в глаз, шилом, живому человеку...
– вид у Трубина был по-настоящему расстроенный.
– Даже не знаю, что теперь делать.., - он машинально шагнул к подъезду Управления и остановился.
– Нет, не сейчас. Лучше утром, как решили. В голове не укладывается... Может, пойти и поговорить с ним? Хотя так можно все испортить, не надо мне в это лезть... Вы, Эрик, как думаете, вернуться к дознавателю?