Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– А я догадался. Слышимость на высшем уровне, особенно когда она истерит. Иди-ка сюда. И больше не трогай телефон. Ты, похоже, звонил в мое отсутствие? Ведь верно? Ну?
– он схватил меня за свитер на груди и подтянул к себе.
– Что ты творишь? Учти, неприятности будут у тебя, а не у меня...
– в голосе его, однако, поубавилось уверенности.
– А где тот сверток? Мой?
– спросил я, на всякий случай отворачивая лицо.
– Где то, что в нем было?
– Ты это не докажешь, - он вытер свободной рукой вспотевший лоб.
– Сейчас вот что. Мы поднимемся
– Сразу говорю: к вашему свертку я и не притронусь. Нет отпечатков - не моя вещь.
– С-сука!
– он изо всех сил встряхнул меня и толкнул к стене, так, что я впечатался в нее затылком.
– Притронешься, куда ты денешься!
– он шагнул ко мне, и что-то твердое и ледяное (даже сквозь свитер ощущался неживой холод металла) уперлось в мой живот. Я понял, что это, и почти не испугался, лишь сердце рванулось бежать.
– Сука!
– повторил Голес.
– Что, папашу наслушался? Он тебе много о своей работе рассказывал? Что - думаешь, я его не помню? Да я при нем семь лет младшим дознавателем бегал, пока он по кабинетам штаны протирал. Я как фамилию твою услышал, сразу понял, чье ты отродье.
Я подумал: убьет или нет? Может быть, убьет, погрузит в машину, как свиную тушу, и вложит в руки сверток с неведомыми листовками, а потом заберет Полину и уедет творить свое правосудие. И ведь сотворит, состряпает дело, раскрутит его на всю страну и получит вожделенные нашивки на рукава...
– Голес, пустите меня, вы же совершаете преступление!
– Пошли, я сказал, - твердый предмет нажал сильнее.
– Пистолет я сейчас уберу, но недалеко. Ты спокойно выходишь, идешь прямиком к лифту, мы поднимаемся и садимся в машину. Если по дороге кто-то что-то спросит, молчи. Я сам все объясню. У меня есть полномочия арестовывать кого угодно. И даже здесь, в специальной зоне.
Я отлепился от стены и неуверенно пошел к двери.
– Давай, давай, - подбодрил Голес.
– Выходи.
Кто-то приближался с той стороны быстрыми деловитыми шагами, и я медлил, поджидая его ("Господи, помоги мне, пожалуйста, помоги!"), потому что лишь в этой маленькой комнатушке, впритык забитой мебелью, дознавателю было совершенно некуда сбежать. Рискнет ли он стрелять? Вряд ли. Тогда его просто не выпустят, зажмут здесь и порвут на части.
Дверь распахнулась, и на пороге появился свинья Лемеш в расстегнутом белом халате, из-под которого выглядывала полувоенная форма с желтым значком радиоактивности на груди. "Тебя мне не хватало!" - чуть не заорал я прямо в его круглую физиономию, от которой так и разило энтузиазмом. Но Лемеш не дал мне издать ни звука.
– Чего стряслось-то?!
– гаркнул он, быстро обскакав взглядом помещение.
– Где мелкая?
Я выдохнул, сообразив, наконец, что он - и есть тот человек, которого прислала Мила. Естественно - а почему нет?
– Чего застыл?
– сказал мне Лемеш и кивнул на дознавателя.
– Это что за хмырь в лаборатории? Э, дядя, документы-то покажи, - он повелительно вытянул вперед ладонь, отодвигая меня, как куклу.
– Ты на меня не зыркай, вижу я твою форму, да мне по барабану - я документы
Я кинулся бежать, не дав ему досказать фразу.
Сейчас мне кажется, что, веди себя Лемеш как-то по-другому, без агрессии, спокойно и интеллигентно, моя жизнь запросто могла закончиться где-нибудь в Управлении Дознания, в кабинете со столом в виде буквы "Т", и в уголовном деле появились бы лаконичная запись: "Скончался во время допроса от острой сердечной недостаточности". Но мне повезло. Я услышал, как хам и свинья (здорово все-таки, что пришел именно он!) сделал шаг в глубину комнаты, продолжая говорить:
– Ну, ну, ты куда полез, что там у тебя?..
А потом грянул выстрел.
Прежде я никогда выстрелов не слышал, но сразу же догадался, что у Голеса сдали нервы. Это была мгновенная догадка - потому что в следующую секунду пуля срикошетила от противоположной стены коридора и чиркнула меня по щеке, оставив сразу запылавший след. А еще спустя один удар сердца в комнате номер триста семь загрохотало, и Лемеш крикнул: "Ах ты мразь, стрелять вздумал!".
Ко мне по коридору уже топали два охранника в рыжих, как ржавчина, спецовках, а с другой стороны, сжимая у груди руки, бежала в развевающемся халате Мила.
Лемеш выглянул, с досадой потирая ребро правой ладони:
– Аптечка поблизости есть?
– Руку ушиб?!
– девушка затормозила возле него и поглядела на меня.
– Эрик, что у вас на лице?..
– Руку, руку, - проворчал Лемеш, обращаясь к охранникам.
– Я его убил, похоже. Не рассчитал. Он тут палить задумал, еще бы немного - и конец моей черепушке.
Ребята в рыжем вприпрыжку просочились в кабинет, а хам и свинья, которого я уже не считал хамом, а уж тем более - свиньей, неожиданно мне улыбнулся:
– Нет, ты веришь - он палить вздумал!..
– голос его выдал остаток дрожи.
– Я чуть в штаны не наложил. Пойду, приму сто грамм в честь подвига. Ой, черт, и правда ведь чуть не наложил...
– он заржал.
– Вот вони-то было бы!..
Выглянул охранник, с уважением поглядел на Лемеша, пожал плечами:
– Как есть - трупешник. Чем это вы его так?
– Да рукой!
– рявкнул мой весельчак, встряхивая в воздухе травмированной кистью.
– Руками надо уметь работать, юноша, а не языком! А можно и ногами, если руки заняты. К примеру, напали на тебя в туалете... Ладно. Пошел лечиться, - и он удалился, чуть горбясь, на подгибающихся от пережитого страха ногах.
– Внимание, всем, - громко сказала трансляция над нашими головами.
– Специалистам, имеющим допуск по форме сорок три, собраться секторе два! Внимание, всем...
... Я стоял перед огромным зеркалом и прикладывал к ссадине на щеке смоченную перекисью водорода вату. За моей спиной покаянный Борис курил, прислонившись к кафельной стене, и все пытался встретиться взглядом с моим отражением:
– Да ты понимаешь - страшно! Вывел я ее, а она - бежать, и орет при этом: "Он псих, он псих!". Я и испугался.