Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
Я перестал чувствовать усталость, тело онемело, и даже глаз больше не ныл под повязкой. Как я буду жить без глаза? Как работать? Мысли о зеленой карточке куда-то ушли, и я даже подивился этой перемене - никаким краем сознания больше не мечталось мне об инвалидности, пайках, бесплатном проезде. Я хотел деятельности, хотел двигаться, жить...
– Скажите, Иосиф - идиотский вопрос - а могу я работать бухгалтером без глаза?
Он гулко прокашлялся в темноте, сказал, не останавливаясь:
– Если выберемся, я похлопочу.
– Серьезно, что ли?.. Я же - вор, я у вас куртку стащил...
–
– он одышливо рассмеялся.
– Ты ребенка моего вытащил... ведь это ты ее вытащил, да? Я знаю - ты. Она кричала на центральном, но я не мог позвонить ей, успокоить... я слышал, как она зовет - это как ножом было... Куртка! Я тебе на этот счет потом все объясню, если захочешь. Сейчас скажу: слава Богу, что ты ее украл. Сам подумай. Я - уже подумал. Ведь только из-за нее ты здесь. А не ты - с Милой сделали бы то же самое, что и...
– он опять завсхлипывал.
– Иосиф, вы же понимаете - это случайность. Ничего могло не произойти, Милу не пришлось бы спасать, и что тогда?..
– Тогда? Вот тогда, наверно, я и руки бы тебе не подал, - всхлипывания превратились в смех.
– Но в суде, Эрик, я в любом случае сказал бы, что претензий у меня нет.
– Почему?
– я никак не мог от него отвязаться.
– Примерно потому же, почему ты остался наверху из-за меня. И помолчи. Без обид - просто тяжело мне ползти и разговаривать...
И тут - нас ударило. Подбросило в трубе, шмякнув о стенки, словно кто-то огромный схватил эту трубу и взболтал, как бутылку с вином - одним точным взмахом.
– Ай!..
– где-то впереди Трубин взметнулся вверх невесомой тряпичной куклой, рухнул обратно, все-таки ударив меня ногой, а я вдруг оказался лежащим на спине, в какой-то дикой нечеловеческой позе, с вывернутыми руками и задранным выше головы свитером. Было не больно, только странно и страшно, но болтанка не повторилась - хотя я ожидал целой серии этих жутких встрясок...
– Эрик! Ты цел?..
– просипело мне в ухо, и дрожащие пальцы полезли сквозь шерстяную вязаную путаницу к моей голове.
– Эрик, сынок!..
– голос тоже задрожал.
– Где ты там, Господи...
– свитер потянули, он сполз с моих рук, дернув за запястья.
– Эрик!
– Да, - сказал я, чувствуя, что до крови прикусил изнутри щеку.
– Боже мой, это и было?..
– Мне все равно, - я открыл глаз.
– Вы-то в порядке?
Трубин облегченно рассмеялся:
– Как я испугался! Подумал - ты умер! Там взорвалось... Они что-то взорвали, понимаешь?
– Ну, понимаю. Что нам, легче от этого? Полезли, Иосиф... После такого взрыва они там, наверно, с ума сходят. Может быть, и не ждут нас уже. Сделаем им сюрприз?..
Горизонтальная труба кончилась, и Трубин предостерегающе замычал. Я протиснулся мимо него, едва-едва, как в переполненном автобусе:
– Первым полезу. Если что - вас поймаю.
– А ты не слишком в себе уверен-то?
– он с сомнением пощупал мое плечо в том месте, где у большинства мужчин находится бицепс.
– Если вздумаете падать, мне выбирать все равно не придется. Эх, Иосиф, когда это все кончится, первое, что я сделаю - запишусь в спортзал. Хотя нет. Сначала буду два часа отмокать в ванне, а потом -
У меня было чувство - скобы стали скользкими и начали шататься. Безусловно, показалось, просто от усталости у меня, кажется, начались... можно умное выражение?
– осязательно-слуховые галлюцинации, потому что иногда, сквозь слабый шум и тяжелое Трубинское сопение, я различал вдалеке детский голосок, с четкими птичьими интонациями читающий: "Только мать сошла с крылечка, Лена села перед печкой, в щелку красную глядит, а огонь поет, гудит... Приоткрыла дверцу Лена, соскочил огонь с полена, перед печкой выжег пол, влез по скатерти на стол, побежал по стульям с треском, вверх пополз по занавескам...". Теперь это стихотворение обрело для меня совсем новый смысл, а голос обрел хозяйку - маленькую дочь Милы, девочку, которую в душе я уже почти считал с в о и м ребенком...
И снова - та картинка, но более четкая, ясная: запрокинутое лицо Милы, блуждающая по нему улыбка, крик и слово "пожалуйста", мелькнувшее в этом крике, словно смазанный кадр на засвеченной кинопленке.
– Иосиф!
– позвал я, удивляясь, что еще способен издавать какие-то звуки.
– Вы там живы у меня?
– Да... пока, - отозвался он.
Я разжал руки - спуск кончился, мои ноги стояли на твердой поверхности, а перед лицом зияла круглая дыра - финишная прямая перед люком, ведущим в наш подвал. Я втянулся в нее, почти не думая о Трубине, уверенный, что чутье поведет его за мной.
Единственное, в чем я уверен не был - кто нас там встретит? И не окажется ли люк заперт предусмотрительной рукой чужого? Ключ - у меня, но это никак не утешает. Любой замок можно открыть и закрыть без ключа, если очень этого хочешь.
– На всякий случай, Иосиф, - сказал я, не оборачиваясь и лишь слыша, но не видя его, - не паникуйте. Даже если мы не попадем в подвал. В крайнем случае, вернемся. Хорошо? Мне вашей паники только не хватало.
– Там открыто, - буркнул он.
– Не может быть, чтобы все так плохо кончилось, нам столько раз везло...
Я подумал: верно, везло. Мне везло много раз в жизни - должно же это когда-нибудь прекратиться?..
– Иосиф, - меня тянуло говорить, чтобы не нервничать, - а что там, внизу? Девочка сказала, гудит. Там...
– Да, еще один уровень. Правительственный, - измученный голос Трубина вдруг обрел значительность.
– Посторонним туда нельзя.
– А оттуда - можно?
– я усмехнулся.
– Ага, значит, ты догадался...
– Просто я кое-что знаю. Обещаю: если люк открыт, и мы доберемся до триста седьмой, я все объясню. Понимаете, этот мой знакомый, дома...
Я не договорил: передо мной, словно нереальная райская колонна, стоял квадратный столб света - спасительного, электрического, живого. И тишина, никакого топота, голосов - ничего. Я дотянулся до люка, свесился в него: стол, валяющиеся стулья, россыпь бумаг. Вот мы и дома.
После долгой возни мне удалось развернуться, сползти, повиснуть, как кошка, загребая ногами - и я спрыгнул. Поймал неуклюжего пыльного Трубина, который в свете безжалостных ламп показался мне просто уродливым. И - облегченно, устало, с чувством выполненного долга - я рухнул в обморок.