Белые Мыши на Белом Снегу

Постникова Екатерина

Я послушно вышел. Через минуту из магазина донеслись звуки короткой перебранки, громко хлопнула какая-то дверь, кто-то засмеялся. Потом показался молодой:

– Зайдите сейчас сюда.

Я вернулся в магазин и увидел, что за прилавком рядом с продавцом стоит Зиманский, почему-то бледный, с взъерошенными волосами и без очков.

– Привет, - он деловито кивнул мне и повернулся к старшему.
– Да, это он, пусть спускается.

Мне показали вход в подвал и крутую деревянную лестницу, освещенную слабыми угольными лампочками. Снизу веяло машинным маслом, нагретым деревом,

краской и какой-то едой, кажется, капустным супом.

– Не бойтесь, - молодой поддержал меня за локоть.
– Меня зовут Генрих, а второго - Тарас Рогов, но лучше называть его Лось, он так привык.

– Эрик.

– Я уже знаю.

Лестница оказалась длинной, без всяких перил, и довольно шаткой, но зато помещение, где она заканчивалась, сразу потрясло меня своими размерами: это был настоящий зал с высоким потолком и стенами, облицованными блестящей серой плиткой. Шероховатый бетонный пол устилали какие-то кабели, шланги, свернутые змеиными кольцами тросы. Всюду валялись части разобранных механизмов, резиновые автомобильные шины, жестяные канистры, ведра, слесарные инструменты. В дальнем углу зала, освещенного всего лишь одной большой лампой, я разглядел низкую двухстворчатую железную дверь, выкрашенную в маслянистый черный цвет, с надписью краской: "Путь Љ 2".

Вслед за мной спустился Зиманский. Хили не было видно.

– А где она?
– я осмотрелся и принюхался. Сильно пахло креозотом и еще сильнее - супом, который булькал в огромной кастрюле на маленькой газовой плитке в углу.

– Кто, Хиля?
– Зиманский выглядел слегка расстроенным.
– Наверное, там, поезд изучает. Как ребенок, все ей интересно...

– Какой поезд?

– Ну, там, - Зиманский показал на дверь.
– Хочешь, Генрих тебя отведет. Это ведь не главный зал, просто предбанник. А я...
– голос его чуть не сорвался, - я уезжаю сегодня. Отправляют. Управдом написал на меня бумагу... да и на службе тоже... приглядывались...

– Уезжаешь?
– я все никак не мог его понять.
– Куда?

– Домой, - он подошел к плитке, выключил ее и уселся на колченогий металлический стул.
– Я плохо работал. Говорят, слишком неординарная личность.

– А-а, тебя уволили?

– Почему?
– он медленно поднял на меня глаза.
– Просто перевели в службу обеспечения. Или ты имеешь в виду Управление Статистики? Так с этим - все, окончательно.

Я нашел второй стул и тоже сел. Появились Генрих и Лось, но ничего не сказали, просто прошли через зал и исчезли за железной дверью.

– А это что?
– я обвел взглядом помещение.
– Мастерская? Похоже на мастерскую.

– Эрик!
– Зиманский чуть жалобно улыбнулся.
– Мы же больше никогда не встретимся. Тебе не жалко?.. А это - спецметро, ничего особенного. Пилить, правда, долго - четырнадцать часов. И почитать ничего не взял, так и буду сидеть и маяться.

Слово "метро" я слышал, а вот "спецметро" - ни разу. Зиманский улыбался, наблюдая за моим озадаченным лицом:

– Ладно тебе, Эрик. Ну, какая разница? Тебе все это никогда не пригодится. В жизни - никогда. Ты сегодня выйдешь отсюда, вернешься домой и

заживешь, как раньше, до меня. Ничего для тебя не изменится. И таблетки я тебе оставлю, пей на здоровье. Как ни крути, а ребенок-то вам нужен.

– Хиле, по-моему, не нравится, - поделился я.
– Да и мне не особо...

Зиманский поднял брови:

– А может, вы друг друга просто не любите? Тебе это в голову не приходило? Ты не смотри так, задумайся сначала. Она тебе - как старшая сестра, если не как мама. У вас и чувства-то, как у брата с сестрой. Хиля тебе благодарна, что не бросил в тяжелый момент, а ты к ней элементарно привык. Где тут любовь?

– Ну, об этом не тебе судить, - я чувствовал, что он в чем-то прав, а потому обиделся особенно сильно.

– Вот и зря, Эрик. Зря обижаешься. Если тебе интересно, я - подростковый психолог, а никакой не статистик. Ты и сам, по-моему, догадался. Психологу виднее, любовь или не любовь. Впрочем, ладно. Это дело не мое. Но я к вам обоим здорово привязался, даже сердце щемит. Ты - нет?

– Не знаю, - я действительно не знал.

– Молодой ты еще. Девятнадцать лет... сопляк, мальчишка. С моей позиции, конечно. Но люблю я тебя, всегда брата хотел, а вырос с сестрой, - он вдруг протянул руку и погладил меня по щеке.

– Спасибо, - я вежливо отстранился.
– Но ты хоть в гости приезжай...

– Никак, - Зиманский пожал плечами.
– Нельзя.

– Почему? Мы живем в свободной стране, будет у тебя отпуск, садись на "Ладью" и лети к нам. Хоть на месяц.

Он засмеялся, как мне показалось, умиленно:

– Да нельзя, чудо! У нас летают не "Ладьи", а "Боинги", и ваши диспетчеры никогда не пропустят наш самолет, даже если мне удастся, скажем, его угнать, специально, чтобы прилететь в гости. Как же тебе объяснить... Ну, форматы у нас разные, что ли. Радиочастота другая, позывные... Господи, о чем я? Да "Боинг" просто собьют ваши войска ПВО, и все дела!

– Почему?
– я искренне удивился.
– Ты все-таки иностранец?..

– Нет. Запомни - я русский. Это... это не другая страна в обычном понимании, это... вообще другое.

– Параллельный мир?
– спросил я и сам фыркнул от смеха.

Зиманский остался серьезным:

– Может быть. Я всю жизнь пытаюсь это понять, но не могу, мозги не так устроены. Знаешь, столько всего вокруг этого наворочено, целые диссертации пишутся, толстые такие тома, как кирпичи. Словами это рассказать можно, понять - нельзя. Я живу в мире информации, но ни одна книга, ни один сайт не могут внятно объяснить мне, в каком мире живешь ты.

– Ни один... что?

– Неважно, - Зиманский поморщился.
– Все это неважно.

Скрипнула железная дверь, появилась Хиля в расстегнутой куртке и, ни слова не говоря, подошла к нам и присела на перевернутый фанерный ящик. Я улыбнулся ей, но вдруг поймал невероятно грустный, какой-то опустошенный взгляд и осекся.

– Расстроилась девочка, - мягко сказал Зиманский.
– Кончилась сказка, да?
– он подмигнул Хиле и повернулся ко мне.
– Есть хочешь, Эрик? Сейчас будет обедать, а потом я поеду. Завтра буду уже дома.