Белый обелиск
Шрифт:
Все лекарства в доме Ольгера хранились в небольшом шкафу на кухне. Альку как-то стало любопытно, какими средствами располагает медицина в этом мире, и в отсутствии старого Квентина он основательно порылся в порошках, горшочках с мазями и пыльных флаконах с неизвестными настойками. Так что сейчас примерно представлял, где именно нужно искать.
Указанной Ольгером мазью оказалась жирная, пахучая субстанция противного желтого цвета. Впрочем, несмотря на свой довольно неприглядный вид, она приятно холодила кожу и довольно быстро унимала боль. Альк закатал рукав и, морщась, принялся втирать ее в ушибленный после очередного падения локоть. Рукав сползал, пачкаясь в жирной мази. Альк, вполголоса ругаясь, возвращал его назад.
– Дурак, -
– Снимай рубашку.
– Да ну ее, и так нормально...
– вяло воспротивился Свиридов.
Ольгер только усмехнулся.
– Думаешь, я о тебе забочусь? Если в день отъезда ты будешь лежать пластом, то у меня прибавится головной боли.
Альк стянул рубашку. И, скосив глаза, действительно увидел наливающийся на боку синяк. Точнее, целую цепочку синяков. Сейчас Свиридов даже не мог вспомнить, когда именно их приобрел.
– Этими займешься сам, - заметил Хенрик, и прежде, чем до Алька в полной мере дошел смысл этой фразы, ройт весьма бесцеремонно развернул его спиной к окну, откуда в кухню лился белый дневной свет.
Альк одеревенел, по коже почему-то поползли мурашки. Жесткие чужие пальцы сильными, но легкими движениями втирали мазь в болезненно-чувствительный ушиб возле лопатки. Это было непривычно и неловко. И, пожалуй, еще более неловко потому, что ощущения были по-своему приятными.
– Ройт Ольгер, ну зачем... я сам...
– Альк попытался отыскать какой-то аргумент, который должен был подействовать на Хенрика, но не сумел и замолчал.
Хенрик услышал, как в прихожей скрипнула входная дверь. Маркус, - сразу же определил для себя Ольгер. Не считая Квентина, военный писарь был единственным, кто аккуратно притворял за собой двери, остальные обитатели старого дома хлопали дубовой створкой почем зря. Можно было бы, конечно, наорать на Алька или Лесли, но ройт Ольгер всегда отличался безалаберностью в обращении с собственным имуществом, поэтому считал несправедливым требовать порядка от прислуги. Обед ему накрывали в срок, о лошадях заботились на совесть, а все остальное Хенрика не волновало.
Писарь не стал заглядывать на кухню, а сразу прошел наверх, к себе. Оно и к лучшему, иначе, посмотрев на изукрашенного синяками Алька, мейстер Кедеш обязательно спросил бы, что случилось. Ройт не представлял себе, как стал бы объяснять попутчику, что нужно было за день научить слугу сидеть в седле - или, по крайней мере, сделать так, чтобы иномирянин, никогда до этого не ездивший на лошади, не падал с Шелковинки через каждые пятьсот шагов. Идея взять в Воронью крепость серва и так должна была выглядеть достаточно сомнительной, а после подобных объяснений Маркус вообще наверняка уверился бы в том, что давний друг полковника сошел с ума. Вслух он, конечно, этого не скажет, но, как все вежливые, образованные люди, будет оч-чень выразительно молчать.
Интересно, Годвин в самом деле оставил Маркуса только потому, что серьезность писаря так сильно действовала ему на нервы?
– подумал ройт Ольгер, набирая из горшочка еще мази. В первую минуту объяснение старого друга не показалось Хенрику таким уж странным, но, общаясь с Кедешем последние пять дней, он убедился в том, что мейстер Маркус вовсе не такой зануда, как казалось по рассказам старого приятеля. Интриган из Годвина был никудышный, так что его истинные цели и мотивы всегда вылезали на поверхность, словно шило из попавшего в пословицу мешка. Похоже, новоявленный полковник навязал другу попутчика нарочно для того, чтобы лишить Ольгера возможности пойти на попятный и остаться в Лотаре - ну, словом, предпочесть спокойствие и скуку капитанскому патенту.
Обидно, когда лучший друг видит в тебе не офицера, а надломленного жизнью домоседа, не желающего шагу ступить за ворота. Впрочем, разве он не сделал все возможное, чтобы у Годвина сложилось именно такое впечатление?..
Ройт Ольгер
– Возьми мазь и катись отсюда, - сказал ройт устало. Он подумал, не поручить ли Альку собрать в дорогу его вещи, но почти сразу отказался от этой идеи. Тот обязательно все напутает, уж лучше уложиться самому. К тому же, взгляд у серва был совершенно осовевшим. Альк просунул голову в ворот рубашки и теперь пытался натянуть ее, не попадая в рукава. Толку от подобного "помощника" не будет.
– Иди к себе и ложись спать, - распорядился ройт.
– Маркус не хочет терять лишний день в этой дыре, так что мы выезжаем завтра на рассвете. Не хочу, чтобы ты всю дорогу клевал носом. Хотя погоди... Я обещал дать тебе перья и бумагу. Если ты еще не передумал, разумеется.
Альк почти с ожесточением замотал головой. Ройт Ольгер усмехнулся. Любопытно было бы когда-нибудь прочесть записки, о которых с таким увлеченным видом говорил "свалившийся с Луны" мальчишка. Вероятно, из них можно было бы многое узнать о родине иномирянина. То, что эта родина нисколько не похожа на нормальный мир, ройт Ольгер уже понял. Если взрослый юноша, который, судя по всему, не бедствовал, толком не знал, как сесть на лошадь, значит, в их краях путешествовали как-то по-другому. Человек, который попал в Инсар примерно лет на двести раньше Алька, когда нынешнее королевство еще носило громкое название империи, плел дикие небылицы про летающие корабли, общение на расстоянии и путешествия во времени. Его, конечно, посчитали сумасшедшим и оставили при императорском дворе на положении шута. Глядя на Алька, Ольгер временами готов был поверить во что угодно, хоть в летающие корабли. Временами ройта так и подмывало подступить к серву с расспросами, но он отлично помнил, как мгновенно исказилось лицо Алька, когда Ольгер спьяну, без какой-то задней мысли, спросил у него - "А что, ваш мир настолько лучше этого?". Похоже, парень до сих пор не мог отделаться от потрясения после того, как оказался в чужом мире, и Ольгеру совершенно не хотелось без нужды усугублять его тоску подобными расспросами. Совсем другое дело - записи, которые Альк будет делать совершенно добровольно. А еще ужасно интересно было бы взглянуть на метрополию глазами чужака, толком не знающего здешней жизни. Может быть, в заметках Алька будет пара строк и о самом Хенрике Ольгере?
Впрочем, даже если так, в этих нескольких строках вряд ли будет что-то новое. Мерзавец, феодал и далее по списку...
– Ладно, пошли в кабинет. Попробую найти для тебя что-то подходящее.
Вот уже примерно месяц, как я оказался в этом странном месте, - писал Альк, от усердия прикусив кончик языка, словно в подготовительном классе гимназии. Чернила расплывались по ворсистой, неудобной для письма бумаге, так что для того, чтобы буквы не наползали друг на друга, и написанное оставалось удобочитаемым, приходилось постоянно оставаться начеку. В голове Алька даже промелькнула подлая мыслишка, что ройт Ольгер нарочно дал ему такую скверную бумагу, чтобы посмеяться над нелепой просьбой "серва". Но Свиридов многократно видел, как ройт пишет свои письма и расписки на таких же желтовато-серых, расползавшихся листах. Хорошая бумага в этом мире явно была редкостью и стоила чертовски дорого, поэтому и пользовались ею только для особых случаев. Гладких, кремово-розовых листов, снабженных личным гербом Ольгера, в хозяйском секретере оставалось меньше дюжины. Свиридову их, разумеется, никто не предлагал - еще и потому, что одного подобного листа было вполне достаточно, чтобы сбежать из города, оставив ройта в дураках.