Белый шиповник. Сборник повестей

Алмазов Борис Александрович

– Корень ученья горек, но плод его сладок!
– говорит Панама любимое присловие Дениса Платоновича.

– Да какое “сладок”! На тебя смотреть страшно!

– Ребята!
– говорит Панама родителям.
– Я сегодня полкруга галопом проскакал, только потом за седло схватился.

– И получил бичом!

– Это за то, что испугался. Если бы не испугался, не получил бы. Ребята, галоп - это такое! Это такое счастье!

– Это ненормальный!
– говорит отец.
– Он ненормальный. Ты же завтра в школу идти не

сможешь!

– Не-е-е… наверное, смогу, - неуверенно говорит Панама.
– Отлежусь и пойду…

– Ну что ты с ним разговариваешь! Запрети, и всё!
– говорит мама.
– В конце концов ты - отец.

– И я стараюсь быть хорошим отцом!
– с металлом в голосе возражает папа.
– Я не хочу, чтобы мой единственный сын всю жизнь попрекал меня тем, что я ему запретил ездить верхом. Если хочешь, в детстве я тоже несколько раз ездил верхом, в эвакуации. И в этом нет ничего ужасного.

– А седло какое было?
– спрашивает Панама.

– Без седла! Ватник какой-то стелили.

– А!
– говорит Панама.
– Колхоз! Это не езда…

– Посмотрим, как ты ездишь.
– Обида звучит в папином голосе.

– Я через полгода на третий разряд сдам, если вытерплю, конечно.

– О чём ты с ним говоришь, о чём мы говорите!
– возмущается мама.
– Ты запрещаешь ему или пет?

– Ребята, я так устал! Вы ругайтесь на кухне, а?

– Он прав!
– Это папа говорит.
– Пойдём на кухню. А ты знаешь, - говорит он, выходя, - мне кажется, эти занятия вырабатывают в мальчишке чертовскую силу воли. Я наблюдаю, как он встаёт по утрам, чистый спартанец. Раньше такого не было…

Панама не слышит, что возражает мама. В полусне перед ним плывёт, качается самый первый день тренировок.

…В раздевалке Денис Платонович проводил перекличку:

– Васильчук? Нету. Отлично. Вычёркиваем. Бройтман? Нету. Отлично. Баба с возу - кобыле легче. Ковалевский?.. Распределяем лошадей: Олексин - Формат. Ватрушкин - Ромбик. Пономарёв, так как вы у нас первый раз, дадим вам римского императора - Нерона, гонителя христиан и юношей, стремящихся стать всадниками. Маленькое замечание: седлать осторожно, - он хоть и мерин, а строгий, бьёт передними и задними, а будешь валандаться с трензелем, может пальцы прихватить. Вкладывать трензель, говоря по-крестьянски, удила, аккуратно, пальцы совать только в беззубый край. Спицын, повтори порядок седловки!

– Подхожу с левой стороны. Если лошадь стоит неудобно, говорю: “Прими!”, надеваю недоуздок. Зачищаю коня…

– Стоп! Бычун, перечисли части оголовья.

– Ремни, - начинает бойко сыпать маленький вёрткий мальчишка, - два нащёчных, налобный, сугловный, подбородный, поводья. Трензельное железо, кольца…

– Как оголовье носят в руке?

“Как много они знают”, - думает Панама. Ему объяснял раньше Борис Степанович, но сейчас всё вылетело из головы. Ещё хорошо, старик ничего не спрашивает, а то бы опозорился.

И

вот он тащит, как положено, в левой руке оголовье, седло. Совсем не такое седло, как у жокеев, а огромное, строевое, подпруги волочатся по полу. Панама спотыкается о них и чуть не падает. Хочет подпруги поднять, тяжёлое стремя больно стукает его по ноге. Наконец находит донник с табличкой: “Нерон, мерин, рысак орл. 1952 г. р.”.

Панама осторожно входит. Мерин стоит в углу и злобно смотрит на него.

– Тихо, тихо, это я, я, - опасливо говорит Панама и пытается зайти слева.

Нерон резко поворачивается и становится к Панаме крупом. “Ой, счас накинет копытами!” Душа Панамы проваливается в пятки.

– Кто денник открытым оставил?
– раздаётся окрик тренера.
– Лошадей повыпустить хотите?

Панама торопливо запирается, роняет седло, уздечку и остаётся один на один с мерином, который злобно глядит на него через плечо. Нет, это не добродушный, податливый Конус, с которым было легко и весело, а злобный, жестокий зверь, готовый на всё. Панама прижимается в угол.

– Эй! Новенький! Как тебя, Пономарёв, что ли? Открой!

Панама оглядывается. За дверью стоит тот чернявый мальчишка Бычун.

– Что, прижал он тебя? Я тебе, пакость!
– замахивается он на мерина, и тот сразу прижимает уши.
– А ну, прими! Прррими! Вот смотри, как взнуздывают. Понял? Бери голову рукой в обхват! Держи вот так локоть, а то тяпнет. Ну-у! Что, напоролся на локоть, гангстер. А теперь смотри, как седло кладут… Ой, тренер идёт! Я побежал, а то раскричится. Ты его не бойся, мерина-то. Он сам боится, вот и лягает.

– Ну что?
– входит в денник Денис Платонович.
– Так, оголовье надел - полдела сделано. Теперь седло. Ну-ко, клади. Так. Подтяни подпруги. Не от пуза, не от пуза… Не по-бабски. Вот. Выводи.

“Никогда я не научусь коня седлать”, - думает Панама, шагая в манеж.

– Равняйсь! Смирно! Садись!

А Панама маленький, стремя где-то на уровне глаз. Тянет он ногу, тянет, чуть на спину не опрокидывается.

– Путлище сделай длиннее!
– Это Бычун подсказывает.

А кто его знает, где оно, это путлище? А! Догадался: это к чему стремя пристёгнуто. Есть, взгромоздился в седло. Ух ты, как высоко.

“Я сижу в седле!
– И радость захлёстывает Панаму.
– Какой же этот Бычун молодец! Помог!”

– По-головному шагом марш!
– поёт тренер, и что-то оглушительно хлопает.

– Во!
– говорит кто-то за спиной.
– Шамбарьер притащил, ну, теперь держись, ребята.

Нерон почему-то стоит. Как ни дёргает Панама за повод, он стоит.

– Вперёд шенкелем подай!
– кричит тренер. И конец бича частично попадает по коню, частично по Панаминой икре.

Нерон срывается рысью. “Боже ты мой, какая тряска! Кажется, сейчас в животе что-то оборвётся. Ой, куда это всё поехало набок!”