Белый шиповник. Сборник повестей

Алмазов Борис Александрович

– Был, - сказал Панама, - мы с ним рассорились. Понимаешь, тут всё тренировки да тренировки… Столбов его фамилия.

– Да, - задумчиво ответил Миша.
– Нам дружить трудно… Но лучше всего с хорошей девчонкой дружить.

– Да ну их!
– И Панама почему-то покраснел, ещё хорошо, что темно было на улице.

– Конечно, смотря какая девчонка, - сказал Миша. Я про хорошую говорю. Чтобы раз подружиться и на всю жизнь.

– Можно с мальчишкой дружить всю жизнь. Ещё и лучше даже.

– С девчонкой интереснее. Мальчишка - он такой же, как ты сам, а девчонка совсем-совсем

другая. Девчонки, они смешные… А тебе какая-нибудь девчонка нравится?

– Не-а…

– Так как же ты живёшь?
– Бычун даже остановился.
– Это же скучно. А мне нравится. Только она в другом городе живёт, я туда на каникулы к бабушке ездил.

– А она кто?

– Как это кто?

– Ну, какая она?

– Хорошая!
– твёрдо ответил Миша.
– А что мне там сказали, что она с нахимовцем переписывается, так это врут от зависти, что она со мной дружит. Ну, мне в метро. Пока!
– И он протянул жёсткую сухую ладонь.

Панама две остановки прошёл пешком. Всё думал. Накрапывал мелкий дождь. Шуршали по асфальту шинами троллейбусы, а Панама думал о Юле Фоминой.

Хорошо бы приехать к школе на коне. Только так, чтобы по всей форме. Алый сюртук, белые брюки, высокие сапоги и рубашка с кружевами. А конь чтобы был вороной, и белые подпруги, скромно и нарядно. Тогда бы она наконец увидела, что такое Пономарёв на самом деле. Он бы прошёл кружок по спортивной площадке коротким галопом, потом в центре свечку и прыжком через изгородь.

“Да. тогда бы она поняла, - вздохнул Панама.
– А то и не замечает”.

Он никому не рассказывал, что учится ездить верхом. На это было много причин. Ну, во-первых, это была не только его тайна, но и Бориса Степановича, тот ведь тоже никому ничего… А во-вторых, Панама хотел сразу всех удивить. Прийти в класс и сказать так небрежно:

“Завтра всесоюзные соревнования, кто хочет за меня поболеть - приходите, я билеты на проходной оставлю”.

Все так и ахнут. А то всё “Панама, Панама”, вот вам и будет “Панама”!

“Только когда это будет!
– вернулся он с небес на землю.
– Ещё и барьеры прыгать не начали, всё шаг да рысь. В других группах давно прыгают. А Денис Платонович одно знай кричит: “Ноги макаронные! Спина, пятка, подбородок, локоть…” А то ещё: “Что зад, как пузырь, отставлен? Сесть под себя!” - и шамбарьером”.

Панама вздохнул: “Поделиться-то не с кем. Бычун так же мучается. Эх, вот Столбов был бы… Всё-таки друг”. Хотя Столбов вряд ли понял бы Панаму. Он всё - “я” да “я”. И болтает всё время, как радио.

А как Денис Платонович говорит: “Только тот настоящий конник, для кого “я” интересно только после коня. Не будете чувствовать лошадь - никогда ездить не научитесь. А чувствует лошадь только тот, кто о ней постоянно думает”.

Как он Спицына-то выгнал! У него лошадь стала в коридоре - сзади кричат: “Чего стал!” А Спицын коня тянул-тянул, а потом как даст ему ногой. Денис Платонович подходит и тихо так говорит: “Вон из манежа”. Только Спицына и видели.

Панама уже много всего про лошадей знает. Недаром у них раз в неделю теория. Два часа сидит он в классе и, раскрыв рот, слушает удивительные истории о конях

и всадниках. А Денис Платонович мастер рассказывать. Услышанное Панаму распирает, а вот поделиться не с кем. Он бы всё Юле Фоминой рассказал. И про его мучения она бы тоже всё поняла - ведь она спортсменка. Нет, Панама не стал бы жаловаться, а просто обидно: он так старается, ему так трудно, и никто об этом не знает. Родителям нельзя рассказывать, а то ещё, чего доброго, запретят в манеж ходить.

“Надо с Юлей подружиться”, - решает Панама.

Глава тринадцатая

“НЕ МОГУ БОЛЬШЕ!”

“Не надо было вчера телевизор смотреть!” - думает Панама.

Идёт второй урок, и его неудержимо тянет в сон. Учительница что-то объясняет у доски, стучит мел, доска быстро покрывается цифрами. Стоит Панаме посмотреть чуть подольше на них, как глаза у него начинают сами собой закрываться. “Квадратные скобки… Круглые скобки… Умножение и деление делаются прежде вычитания и сложения… Масти бывают: чубарая, каурая, вороная, гнедая, соловая. Чистокровные скаковые бывают в основном гнедые… При делении простой дроби знаменатель делителя пишется… Чтобы поднять лошадь в галоп с левой ноги, нужно сделать правое постановление, то есть повернуть голову коню поводом так, чтобы видеть правый глаз коня…”

Страшный удар в бок заставляет Панаму открыть глаза. Он сидит на полу рядом с партой, а все ребята просто умирают от смеха. Напрасно учительница стучит по столу ладонью. Класс развеселился! Ещё бы, не каждый день ученик на уроке засыпает и с парты падает!

Домой Панама несёт замечание в дневнике: “Сорвал урок математики. Рассеян. Стал хуже учиться”. Дневник отец подписывает в субботу. Значит, попадёт только в субботу.

“Ой, - говорит сам себе Панама.
– Сегодня среда - сегодня вольтижировка”. И у него заранее начинают болеть мышцы рук и ног.

В манеже сначала идёт общая подготовка.

– Лечь! Встать! Лечь! Встать! Взять скакалки! Бегом со скакалками марш!

Панама машет скакалкой, и она то и дело захлёстывается у него на шее, того гляди, сам себя задушит.

– Сесть на корточки, “гусиным шагом” марш…

Панама кряхтит, ему кажется, что у него уже не то что ног, а вообще ничего до самой груди нет, что он уже превратился в бюст, памятник, который торчит на их улице ещё с дореволюционных времён…

Но самое страшное ещё впереди. Лафет - огромная вороная лошадь, на его широкой спине может уместиться вся группа мальчишек. Лафет бежит по кругу, а они один на другим должны вскакивать в седло.

Для Панамы вскочить на высокого - коня всё равно что вскочить на крышу идущего автобуса. А спрыгнуть - всё равно что спрыгнуть с парашютной вышки.

– Бычун!

Ну, Мишка хоть куда запрыгнет. Вот он переминается на месте, вот побежал рядом с конём, вот своими тонкими жилистыми руками схватился за седло, раз - и уже едет…

– Пономарёв!

Панама тоже хочет сделать всё так же легко, как Бычун. Он переминается на месте, бежит и ударяется о бок коня.

– Вы что, мальчик, - кричит тренер, - забодать коня хотите? Ещё раз!