Белый шиповник. Сборник повестей

Алмазов Борис Александрович

– Сидеть!
– И конец бича достаёт Панамину спину.

Он дёргается и перестаёт падать. Вот оно что, выпрямиться нужно…

– Стремя брось! Учебной рысью марш!

“Кто это только придумал, что ездить на коне удовольствие, боже ты мой, мучение какое! Ой, ой, ой, ой… Ой, надаю налево… нет, направо…”

Через полчаса пот течёт с Панамы ручьями, ему кажется, что эта тренировка никогда не кончится. И тут тренер кричит:

– Полевым галопом!

Что это? Как мягко, как плавно, как быстро пошли кони!

“Я еду, еду, еду…” Опять Панама счастлив. Но в

какую-то секунду ему становится страшно. Рука судорожно, машинально хватается за седло - и её сразу словно огнём обжигает.

– Без спасителя!
– кричит старик.

У Панамы слёзы навёртываются на глаза.

– Слезай! Тридцать приседаний делай!

А ноги-то не гнутся совсем. Ой! Совсем не гнутся. А поясница как болит!

– Ничего, ничего, - говорит Бычун, когда они моются в душе.
– Ты вон ничего не стёр, а у меня в первое занятие такая язва была, думал, вообще нога отвалится. Давай терпи, учиться ездить - это значит учиться терпеть. Зато потом будет хорошо.

– А что он бичом-то дерётся!
– рассматривая рубец, спрашивает Панама.

– Ты что, “дерётся”?! Это он тебе показывает ошибку! “Дерётся”! Этим бичом если драться - можно человека пополам перешибить.

– Сказал бы словами!

– Пока он скажет, да пока ты поймёшь, сто лет пройдёт - ты из седла тыщу раз полетишь. И вообще, не обращай внимания на физическую боль. Мало ли что может случиться. Вон во Франции на скачках из-под копыта камень вылетел, жокею глаз выхлестнуло, а он ничего, скачку закончил. А упал бы, так ещё неизвестно, остался бы жив. А тут к финишу вторым пришёл. Ему орден Почётного Легиона дали.

– Нужен мне этот орден…

– А мог ещё чего похуже - коня, например, изувечить с перепугу-то! Надо в себе стойкость вырабатывать… Ну, посмотрим, придёшь ты на второе занятие или нет, - ухмыляется Бычун на прощание.

Глава двенадцатая

КОРЕНЬ УЧЕНИЯ

Но Панама пришёл и на второе, и на пятое, и на двенадцатое занятие. Стиснув зубы, преодолевая боль, делал он по утрам гимнастику. Пятьдесят наклонов, пятьдесят приседаний… Без пальто бегом до школы, бегом из школы - вот двухсотметровка. Два часа - уроки, и на троллейбус, и та же обычная пытка.

– Отстегнуть стремена! Отдать повод! Учебной рысью марш!
– Хлопок бича и резкий окрик: - Где локоть? Прижать! На Нероне - колено плавает, плавает колено!
– И конец там барьера ударяет по ноге.
– На Формате - спину держи! Крючок, а не посадка! Пономарёв, вперёд смотреть! Взгляд на копыта впереди идущего! Что нос висит? Пятку вниз! Пятку! И опять бичом.

Это не больно, но это очень обидно. Словно в тебя, как в географическую карту, указкой тычут. А сидеть и так трудно: стремена отстёгнуты, опереться не на что. Жмет Панама коленями тугие конские бока. А от колена до щиколотки нога должна быть свободна, это шенкель - средство управления. Им, в основном, лошадью-то и командуешь. Жмёт Панама, от напряжения спина взмокла, а за ним, закусив губу, Бычун едет на Формате.

Бычун маленький - Формат большой,

у мальчишки ноги торчат в разные стороны, будто он шпагат делает.

Только Бычун да Панама из двадцати мальчишек, что в первое занятие ездили, и остались. Остальные бросили. Кого отметки наели, кто устал синяки считать, кому Денис Платонович сказал язвительную фразу:

– Вы, кавалер, любите не коня, а себя на коне, стало быть, с конным спортом вам не по дороге! Пересаживайтесь на мотоцикл.

Идут дни. Сильно похолодало. Теперь, когда они выходят из манежа после тренировки, от конских потных крупов идёт пар. Лошади шумно издыхают, передёргивают кожей. А рядом с ними на дрожащих ногах, шатаясь от усталости, шагают мальчишки.

А завтра опять:

– Лечь на круп! Покачать шенкелями! Поменять лошадей!

Панама уже всех учебных коней знает. Вон шагает злобный истеричный Нерон, который, кажется, только и ждёт момента, чтобы укусить или лягнуть. У него есть излюбленное издевательство: с разбегу прижаться боком к стене. И когда всадник, скрючившись от боли, хватается за колено, Нерон его мгновенно сбрасывает и ржёт заливисто и нагло, точно смеётся.

Тяжело ступает огромный, как слон, Формат, нет такой силы, которая подняла бы его в галоп. Панаме кажется после тренировки, что не он на Формате ездил, а Формат на нём.

У Ромбика на правом глазу бельмо, поэтому он очень пуглив. Хлопнет бич - он сразу влево шарахнется, боится, что его со слепой стороны опасность подстерегает.

Раз в две недели Панама получает “хорошую встряску для массажа кишок”, как говорит Денис Платонович, - на Карантине. Карантин был в прошлом довольно порядочным рысаком. От его спортивного прошлого осталось неудержимое стремление быть первым и невероятно крупная рысь, от которой у всадника глаза готовы выскочить на лоб. Ехать на нём - всё равно что скакать на взбесившемся паровозе.

– То ли дело у Бориса Степановича Конус, - мечтательно сказал как-то Панама Бычуну, когда они вместе шли с тренировки.

Мастера тренировались в той части манежа, куда на учебных лошадях лучше и не показываться. Там пофыркивали, мягко ступая точёными ногами, кровные красавцы. И всадники неуловимыми движениями заставляли выделывать их сложнейшие фигуры высшей школы. Плавно, как во сне, длинные гнедые тела взмывали над барьерами. Это был другой мир, прекрасный и недосягаемый.

– Наши-то не виноваты, что они такие, - ответил Бычун.
– Надо любить их такими, какие они есть. И дурных, и хороших. Я так считаю.

– Ха! Любить. Вот меня Вермут так крупом в доннике придавил - думал, умру, - вспомнил Панама.
– Вот его и люби.

– А ты знаешь, что Денис Платоныч Вермута на улице из телеги выпряг. Вермута возница поленом по голове бил. Вот он теперь людям и мстит. Люди сами виноваты.

– Плохо, что на этих лошадях сегодня один, а завтра другой. Они привыкнуть не успевают. Закрепили бы за каждым коня.

– Нельзя, - сказал Миша Бычун.
– К одному привыкнешь - на другом ездить не сможешь, у нас ещё класс низкий. А так, конечно, хорошо иметь своего коня. Это друг. А у тебя есть друг?