Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
знали этот крытый дранками старый каменный дом в два яруса на поросшем собачьей
петрушкой дворе. Да и объезжий голова2 знал туда дорогу, которая, обогнув церковь Николы,
сразу упиралась в ворота Коссова дома. Объезжий голова частенько-таки наведывался к
ротмистру – взглянуть, нет ли здесь недозволенной торговли вином, или азартной игры в
кости, или каких-либо запретных товаров. Но дело в том, что, попав к ротмистру Коссу на
двор, объезжий голова
пьяных речей неутолимых бражников, проводивших целые дни у ротмистра в кабаке, и будто
не замечал двери в подклеть, мимо которой проходил, хотя здесь, в подклети этой, был
всякий запретный товар – и табак, и фальшивые деньги, и даже, как поговаривали соседи,
мертвые тела.
Татарин Хозяйбердей и какая-то женщина, по прозвищу Манка, отпускали добрым
людям вино в Коссовом кабаке чарками и кружками, лили кому в кувшин, кому в ведерко,
получали чистоганом плату или давали в кредит под хороший залог. Но о чем мог говорить
объезжий голова с некрещеным татарином или с вертлявой, как ящерица, жёнкой Манкой?
Он вряд ли и замечал их и поднимался сразу наверх, в просторную комнату, в которой обитал
сам ротмистр Косс. Здесь объезжий голова всякий раз несказанно дивился заграничным
картинкам, развешанным по стенам, а пуще всего медному мужику, который сидел верхом на
медном же звере. Надивившись вдоволь и помолчав, по тогдашнему обычаю, объезжий
голова отъезжал восвояси; но, сев на коня и выехав за ворота, он совсем уже не дивился тому,
что всякий раз находил за куньим отворотом своей шапки то пару талеров3, а то и золотой
перстенек. Ловкий Косс умел сунуть взятку и за услугу и за молчание.
За годы жизни в Московском государстве ротмистр Косс подобными делами туго набил
не один уж кошель, и рыцарю надлежало бы подумать о том, чтобы убраться из этой страны
восвояси, потому что с награбленным добром своим он мог бы в любой европейской стране
вести вполне пристойную жизнь. Но думать об этом ротмистру Коссу было пока недосуг.
На Коссов двор зачастили, в последнее время посольский подьячий Горяинко Осётр,
1 Рейтар – в старину конный воин, кавалерист.
2 Объезжий голова – полицейский начальник.
3 Талер – старинная немецкая серебряная монета.
прочерниленная душа, и разрядный дьяк1 Агей Туленинов. С каждым из них подолгу
беседовал, запершись у себя наверху, ротмистр Косс из города Далена. И так вот понемногу
после приятельских речей и долгого раздумья и под несмолкаемый гул внизу из кабака
выросла у ротмистра Косса немалая рукопись, которая
милость одного из европейских государей и славу в потомстве. Ибо называлась эта рукопись
Генеральным планом обращения Московского государства в провинцию имперскую.
VI. ПЕРЕПОЛОХ В КОРЧМЕ
Весь день не умолкает в доме ротмистра Косса, что у погорелого Николы, благовест в
большие и малые чарки, в винные кружки, в пивные ведерки. В углу двора над ясенем
плакучим струится раскаленный воздух; кабацкая голь, пропившаяся дотла, растянулась в
холодке возле амбаров, набитых солодом и хмелем; ротмистр Косс пускает в открытое
окошко клубы табачного дыма.
Тучнеть стал в последнее время ротмистр Косс, седеть стала его бородка, плешиветь
темечко. Пора, пора ротмистру Коссу прочь из Москвы! Мало, что ли, припасено у него
кошелей и котомок?..
Ротмистр Косе подошел к деревянной кровати в углу и осторожно снял с крюка
повешенное над кроватью зеркало. И тогда на месте зеркала обнаружилась небольшая дверь
в стенной тайник. Здесь у ротмистра Косса были сложены его кошели и расставлены многие
золотые и серебряные сосуды, наполненные венецианскими яхонтами, персидскою бирюзою,
крупным жемчугом. Здесь же в сокрыве хранил ротмистр Косе и пергаментный свиток,
писанный голландскими чернилами, немецкою речью, его, ротмистра Косса, рукою.
Ротмистр Косс достал с полки свиток, захлопнул дверку, повесил зеркало на крюк. На
большом столе, на котором ничего не было, кроме четырехрогого подсвечника да
чернильницы с песочницей, развернул ротмистр заветную рукопись, напоминавшую
роскошным своим видом чуть ли не папскую буллу. Золотом были выписаны всё заглавие и
длинное обращение рыцаря Косса из города Далена к могущественнейшему,
милосерднейшему и благочестивейшему государю Священной Римской империи2, мечу
правосудия, алмазу веры и светочу истины. Красные строки были начертаны на пергаменте
киноварью, размашисто и крупно, и их можно было прочитать, отойдя на пять шагов от
стола. Но ротмистр Косс вооружился серебряными очками и припустил по красным строчкам
вскачь, улыбаясь и поковыривая пальцем в стриженой бородке.
«Чтобы захватить, занять и удержать Московское государство... – набегала одна строка
на другую. – Для этого христианского предприятия... Потребная для того первоначальная
сумма... Потом следует занять Можайск... Как только будет захвачена Русская земля... В этой