Берущий ветром
Шрифт:
И все это в наш просвещенный век, с сонным неудовольствием подумал Прохор Патроклович, всхрапывая и переворачиваясь на другой бок.
***
Виконт де Ночь, Ночью Бей, Боярин Ночь, Ночью Паша или просто Ночь, а на самом деле младший князь Истфилин, насвистывая модную цирковую мелодию и едва ли не пританцовывая, бодрым военным шагом шел через ночной сосновый лес. Левой рукой он придерживал и прижимал к боку тяжелую саблю не уставного образца, а правой резко отмахивал при каждом шаге, чему-то улыбаясь при этом.
Да, действительно, провинциальный сабельный барон не ошибся, признав в нем представителя
На сегодняшний день из древнейшего стволового рода Истфилиных в живых оставалось только три брата, три стволовых князя - старший Барриос (по домашнему - Барри), средний Ихтилласкос (по домашнему - Ласки) и младший Кассий (по домашнему - Касси). Дикие и нездешние имена выдумал для своих сыновей старый стволовой князь Газдрубал Истфилин лично, чтобы они никогда не забывали к какому древнему и славному роду принадлежат по факту только лишь своего появления на этом свете. Старый князь желал чтобы его сыновья гордились этим фактом и всегда - на службе ли, вне ее, и притом постоянно помнили об этом.
Вскоре о поступке старого князя стало известно в высших кругах и подобные имена превратились в настоящую столичную моду и когда она, мода эта не только захлестнула верхи, но постепенно дошла и до самых низов в столицах стало полно не только барриосов и кассиев, но и ахиллов с имхотепами да разными аяксами. Сейчас затея старого князя выглядела достаточно глупо, но поправить с именами ничего уже было нельзя, верхняя мода на дикие имена уже ушла в народ, и они постепенно из столиц распространялись теперь ниже и дальше - по провинциям.
Действительно, род Истфилиных восходил по отцовской линии не только к Фьюри Великолепному, но и к его более древнему и славному предку - Ратнорогу Первому Бычьему Сердцу. Об таком родстве следовало помнить всякому и во всякий час его жизни, так считал Газдрубал Истфилин. И не только помнить, но подтверждать это родство славными делами и отличной службой во благо.
Когда старый князь лежал на смертном своем одре, что был оформлен как покрытое толстым фиолетовым бархатом и усыпанное отборными крупными розами возвышение, устроенное в центре огромной бальной залы его самого большого поместья, а сыновья его стояли рядом с этим его последним ложем из роз, а вся его домовая челядь громко вздыхая и охая толпилась от них на некотором отделении, прямо у входа, случилось одно примечательное событие.
Когда все присутствующие уж подумали, что старый князь их покинул, но все еще не решались призвать к возвышению лейб-медика, специально привезенного в усадьбу накануне для констатации факта безвременной кончины (а ведь они все, как правило, бывают безвременными) и оформления соответствующей гербовой бумаги на наследование, в залу залетела крошечная птичка - королек. Она опустилась на грудь князя Газдрубала и издала громкую жизнеутверждающую трель, а потом принялась скакать и прыгать по его бесчисленным тяжелым орденам, все время скашивая головку на бок и как бы разглядывая крупные бриллианты и сапфиры на звездах, крестах и тяжелых овальных медалях, да еще и радостно об чем-то чирикая. Все это длилось какую-то минуту, от силы две, а потом королек вспорхнул с груди князя, поднялся к самому потолку залы и исчез так же внезапно и быстро, как только что возник в этом наполненном вздохами и томительным ожиданием месте.
– Прощай батюшка!- выкрикнул старый личный лакей старого князя, седой как лунь и
После этого старый лакей упал на колени и горько заплакал, а старый князь неожиданно для всех открыл глаза, обвел мутным взглядом последнее свое ложе, провел рукой по роскошным розовым бутонам и произнес как бы уже и не своим, а каким-то потусторонним, совсем чужим голосом:
– Хорошо ли я спел свою партию в этом глупом концерте?
– Да батюшка,- расстроенным хором и негромко подтвердили удивленные и смущенные сыновья.- Ты спел ее хорошо. Никто не смог бы спеть ее за тебя и так как надо.
– Тогда спойте и вы,- сказал старый князь,- мне напоследок.
Никто из молодых Истфилинов никогда не увлекался пением и вообще все они были совсем не музыкальные люди, не артисты по жизни, так сказать, а скорее бретеры и диньдонжуансы. Но такую просьбу нельзя было не выполнить и они хрипло и вразнобой затянули "Славу Провиденсу", и почти сразу им начала подпевать вся присутствующая при кончине челядь, тоже неумело и нестройно, а потом с хоров грянул наскоро собранный и согнанный туда приказчиками усадебный хор. Под это пение старый князь и представился высшим силам.
Примечательно, что во время исполнения "Славы" тихо и незаметно представился тот старый личный лакей князя, что присутствующие заметили не сразу. Так их и похоронили - князя на главной аллее родового кладбища, в мраморном саркофаге, а старого преданного лакея у него в ногах, но в очень приличном кленовом гробу.
После смерти князя его сыновья, как это до сих пор и весьма часто принято у некоторой части стволовой знати, пустились во все тяжкие и принялись с жаром и пылом юности проматывать, прожигать и растрачивать его огромное достояние. В результате в столицах настал краткосрочный золотой век для модных портняжек, цирюльников, некоторых дорогих рестораций, театров, цирков, борделей и еще многих других заведений и предприятий, часто весьма предосудительного характера.
Попутно с прожиганием жизни молодые Истфилины пытались еще как-то служить по тайно-военной линии, но ничего путного из этого не вышло, и вскоре все они разочаровались в службе.
Испытав своим наследственным золотом до самого дна жизнь в столицах, молодые князья очень скоро отправились в кругосветные путешествия, словно бы намереваясь познать и там все мировые развлечения сразу и до самого их конца, и как следует насладиться ими, но уже на половине этого путешествия, и несколько неожиданно для себя разочаровались они и в этом предприятии.
Так тоже случается и довольно часто, хоть людям простым, необразованным и бедным тяжело в это поверить.
Барриос вернулся обратно через четыре года и прямо на пограничной заставе ударил по лицу урядника погранично-казначейского ведомства, который решил приветствовать его поздравлениями с "возвращением из приятного путешествия". Поговаривали, что он заразился во время своих заграничных поисков удовольствий и наслаждений ужасно дурной франсэ-болезнью и потому принял слова урядника за утонченное оскорбление. Пока урядник, плюясь сгустками крови и выбитыми зубами, ползал по полу урядницкой канцелярии, Барриос стоял над ним, растирая ушибленный кулак и словно бы о чем-то напряженно размышляя. Затем он приказал везти себя прямо в имение, где скончался когда-то старый князь Газдрубал, и больше его никогда не видели в столицах.