Берущий ветром
Шрифт:
Вскоре салон дилижанса наполнился острыми запахами домашней шубеевской кухни, чавканьем, урчанием, бульканьем и тихими всхрапами с дальнейшим покашливанием, которые случались, когда какая-нибудь мелкая ондатровая кость становилась барону поперек горла.
Нежное мясо быстро исчезало во рту барона, приятно похрустывали на крепких крупных зубах мелкие косточки и пряный жир капал на его грудь, пачкал золоченый шнур бархатного кафтана. Когда с ондатрой было покончено, Ошуба припал к горлышку высокой зеленой бутылки и на вдохе потянул в себя прохладную, пахнущую летом, солнцем и земляничными полянами, жидкость.
– Рабство вообще омерзительно...
Не отрываясь от горлышка, барон скосил глаза и заметил, как пошевелилась
– Да, оно омерзительно,- виконт переменил положение ног и пристукнул саблей об пол салона.- Недаром все светлые и прогрессивные силы и всегда стремятся к полной отмене рабства. Причем сами рабы как раз не стремятся к такой отмене, ведь кроме рабства у них за душою ничего больше нет, а потерять это последнее для них страшнее всего, да и свобода всегда и всюду приходит к любому рабу только извне. Изнутри свобода прийти не может, так как ее там никогда не было, нет и не будет, а если бы даже она там как-нибудь завелась, то никто не знает - что с ней делать. Жевать свободу нельзя, пить тоже, в кадушках солить ее не получится, и на сеновал ее не затащишь. Поэтому, рабы всячески противятся внешнему освобождению, но, как правило, без особого успеха, ведь общий прогресс очень редко кому удается остановить или даже замедлить. А главное - рабы имеют свойство очень быстро множится, увеличивая тем самым степень общей порабощенности любого сообщества, и сопротивляясь таким образом общему его прогрессу. Если у вас есть хотя бы один раб, то стоит вам всего на секунду от него отвернуться и их станет двое, а потом трое и после этого смотри на них или нет, а дальнейшее умножение пойдет у них с чудовищной быстротою и вы очень скоро останетесь один на один с огромной рабской толпой, которой к тому же есть дело только до вас и больше ни до кого на всем белом свете.
Ошуба нервно сглотнул и оторвал губы от горлышка высокой бутыли зеленого стекла. Аромат лета, солнца и земляничных полян сразу покинул его небо и в животе его что-то громко и недовольно буркнуло.
Перед самой едой, барон решил, что дорожная беседа с темным соседом уже окончена, но оказалось что - нет, и это обстоятельство его сильно смутило. Но что же ему было делать, когда в салоне их было только двое, а темному господину так сильно приспичило поговорить? Оставалось только слушать его, пусть и с неохотой, и через силу, потому что после еды барона всегда и очень сильно тянуло вздремнуть, дать отдых своему могучему телу для улучшения пищеварения, и ритмичное поскрипывание рессорной подвески уже начинало его усыплять и убаюкивать, да сейчас ведь вокруг была уже и глубокая ночь.
Вот разболтался, с неудовольствием подумал барон, прямо как трусливый клоун цирковой клоун перед самым приходом пьяного цензурного смотрителя.
– И очень скоро, увеличившись до некоторого определенного размера, толпа рабов вздымет вас на свои плечи,- невозмутимо продолжал Ночью Бей,- и повлечет вас неведомо куда, а потом начнет носиться туда-сюда, и при этом тысячи злых, колючих глаз будут заглядывать в ваши глаза снизу, словно бы чего-то ожидая, или безмолвно требуя, но вы никогда не сможете понять - чего им всем от вас нужно. И длится это будет нескончаемо долго, вплоть до того момента пока вы не решите дать им полного освобождения, и не избавитесь от этих наполненных ненавистью, колючих и злобных взглядов.
– Но позвольте, виконт, а как же обойтись без всего этого?
– Похоже, что вы совсем не любите лошадей.
– Напротив, очень люблю, но ведь...
– И потом, всегда и всему на этом свете можно отыскать подходящую замену, стоит только захотеть этого как следует.
– Это какую же?- Ошуба быстро припал губами к бутылке и сделал два больших глотка. Остатки домашнего вина послали ему последний наполненный солнцем и летом, и запахом прошлогодней земляники, привет. На этом трапеза барона была окончена, его дорожная корзина
– Холуи,- спокойно сказал де Ночь.- Только хороший холуй может заменить любого раба полноценно и во всех смыслах. И потом - холуи тоже имеют свойство умножаться с огромной скоростью, и они тоже станут носить вас на своих плечах, и они будут заглядывать в ваши глаза снизу, но уже без ненависти, барон, без ненависти. А главное - холуи никогда не убивают лошадей, ведь им больше некого ненавидеть, потому как их прежний хозяин прямо на их глазах сразу после освобождения превратится из их якобы мучителя в их первейшего якобы благодеятеля.
– Но позвольте, где же набраться столько холуев?
– Да дать освобождение рабам и больше ничего не нужно делать. Они тут же сделаются холуями и ненависть сразу уйдет из их глаз, а сами глаза станут добрыми и маслянистыми. Но главное - ваши лошади будут целы и здоровы, а производительность хозяйства сразу возрастет процентов на шесть-восемь.
Ошубе вдруг подумалось, что этот темный виконт всю дорогу насмехается над ним и таким образом развлекает себя. А он, как обычный провинциальный дурак, принимает все это за чистую монету и волнуется, и переживает неизвестно из-за чего. Какие, в самом деле, рабы, какие холуи могут быть в наш просвещенный век? Барон даже вспотел от этого понимания и сразу помрачнел лицом, и недовольно сдвинул густые брови к переносице, и сжал тяжелые кулаки. Темный попутчик словно бы услышал эти его недовольные мысли и тихонько рассмеялся.
– Да бросьте, дружище!- Боярин Ночь перегнулся вперед и легонько стукнул Ошубу кулаком по колену.- Эти исторические теории стоят одна другую, а все они вместе и вообще ничего не стоят. Вы же знаете наших исторических приказчиков, и какое низкое жалованье они получают. Да чтобы увеличить это жалование, они вам выдумают такое...
– Да,- растерянно сказал Прохор Патроклович.- Это верно. Но все же - отчего погиб ромейский империал?
– Да кто ж его знает? Может быть, древние ромеи просто разучились держать свои мечи так, как надо.
– Да как же не так они могли их держать?- удивленно воскликнул Ошуба.- Ведь меч любой можно держать только одним способом - крепко обхватив пальцами за рукоятку.
– Да мало ли - как можно держаться за мечи?- Ночь снова пристукнул своей саблей об пол салона.- Может быть, они держались за них как за кнут, или как за ложку, или как за ялду?
– Да разве же так можно держаться за меч?
– Можно,- Ночь расправил плечи и потянулся к переговорной задвижке, что располагалась сразу над головой Ошубы, а потом три раза стукнул в нее кулаком.- Однако, я уже прибыл, барон. С вами было приятно путешествовать. Сейчас вообще тяжело встретить человека широких взглядов. Но мне пора сходить.
– Как - сходить?- Прохор Патроклович чуть не поперхнулся от удивления.- Вам нужно сходить? Здесь? Сейчас?
– Да. Я приехал.
Барон помимо своей воли уставился в темное дверное стекло, что выглядело сейчас как абсолютно черный квадрат. А что если это разбойник, подумал он, холодея от внезапной догадки. Что если это ночной грабитель, ведь они так любят наряжаться приличными людьми, а он как последний дурак, развесил уши и слушал всю дорогу его разглагольствования про рабов, холуев, про древних ромеев, и про их мечи, и еще, Провиденс знает про что. А вот сейчас дилижанс остановится и черный квадрат окна отъедет в сторону, раскрывшись в полную внешнюю тьму, а потом его начнут грабить. А может быть и убьют. Прощай дорогое Шубеево, прощай жареная ондатра, прощайте столицы и ненавистная думча, прощайте высочайшие указы, прощайте дорогие постельные горничные - даши, глаши и аксиньи, прощайте земляничные поляны. Сабельный барон Ошуба больше никогда не увидит вас.