Бешеный волк (сборник)

Удальцов Николай

– …Муж тоже бросил свое КБ – зарплату не платили.

Не знаю, хорошо ли он работал конструктором, но ни кем другим он работать не хотел.

А может – не умел.

Надо было как-то устраиваться, а он вдруг стушевался, прострационировался.

Стал нервным и безразличным одновременно.

По-моему, он даже не искал новую работу – все дни валялся на диване, а злость срывал на мне.

Мы стали ругаться.

Вначале из-за ничего, потом – из-за всего.

Несколько раз я находила для него работу – балконы стеклить, домофоны ставить, но он, походив дня два-три – бросал.

И знаешь – каким был его основной аргумент?

– Каким? –

мне на самом деле было интересно, какими могут быть аргументы у тех, кто не хочет зарабатывать деньги.

– Я – интеллигент, а ты хочешь, чтобы я лопатой махал, – и однажды я не выдержала:

– Для того, чтобы быть интеллигентом – оказаться без денег мало! – а потом хлопнула дверью и ушла к отцу.

– А – он? – Остался мужчиной, для которого даже слова женщины – не повод задуматься…

– Может, у него просто высокое самомнение – это такая черта характера, – зачем-то сказал я. – Высокое самомнение – это не черта характера, а диагноз…

Я еще не знал, что буду делать с ее историей, он отметил, что она пыталась сохранить своего мужа.

Раньше я думал, что женщины в принципе – самой безответственной вещи на свете – склонны к крайностям.

Оказалось, что к крайностям в оценке поступков женщин, склонен я, а женщины просто очень часто оказываются хуже или лучше своих избранников…

И понял, что Лада способна на поступок.

Каждый поступок – это премьера.

Только вот на аплодисменты может рассчитывать не каждый.

Уже это делало ее исключением.

Впрочем, исключения тоже допускают исключения, но они нужны хотя бы тем, что делают правила необходимыми.

С этого момента я стал слушать ее очень внимательно.

Даже, не смотря на то, что она была очень красивой.

В дальнейшем, эти два: «очень», – сопровождали все наши разговоры…

Она как будто бы угадала мою мысль:

– Люди сходятся с людьми не из-за их свойств, а просто так.

– Для чего же тогда существуют свойства? – вообще-то мой вопросик был так себе, не семи пядей требующий, но все-таки из тех, на которые современная философия так и не ответила.

– Для того, чтобы эти свойства терпеть и прощать.

До тех пор, пока хватит сил…

– …На завод, на никакую зарплату идти не хотелось.

Да и инфляция.

– Инфляция? – переспросил я. Для меня теперь это слово было чем-то из прошедшей жизни.

– Инфляция.

Это, когда вчерашние ценники, выставленные на товарах, сегодня оказываются вчерашними ценниками, а вчерашние деньги и сегодня остаются сегодняшними, – определения Лада явно давать умела.

И уже одно это, говорило о том, что она была не глупа.

А я давно заметил, что часто умная женщина интересней, чем умный мужчина.

Впрочем, глупая женщина интересней, чем глупый мужчина – часто тоже…

– Здесь дело не в уме, а в интересе – в конце концов, в мужчине и женщине, нас интересуют разные вещи, – сказал мне как-то Гриша Керчин.

И я не стал с ним спорить.

Хотя мог бы.

Например, я бы сказал не «в конце концов», а «в начале начал»…

– …Все больше посматривалось в сторону Москвы, – продолжала Лада, – Знаешь, как у нас в то время назывались поезда «Минск – Москва»?

– Как?

– Течение тех, кто плывет против течения…

Я согласился с тем, что это смешно. Хотя, по большому счету, смешного в этом было так мало, что, можно считать, что вообще не было. А потом спросил:

– Ты оказалась в Москве?

Она очень внимательно посмотрела мне в

глаза, а после этого отрицательно покачала головой. Хотя и не сразу, но я понял, что этот внимательный взгляд был ее мерой доверия ко мне.

Наверное, доверяют только те, кто может смотреть в глаза друг другу.

– Ты знаешь, что такое «Апельсины в Греции»?

Я не знал.

– Об этом в Москве хорошо известно было. Собственно, с Москвы «Апельсины в Греции» и начинались.

Я все равно не знал.

Не случайно же мой друг, художник Вася Никитин сказал обо мне однажды: – Вот, что значит – человек бросил пить. Начал газеты читать – ничего, что в стране твориться, теперь не знает…

Потом я спросил свою знакомую журналистку Анастасию:

– Почему, те, кто читает газеты, не знают того, что твориться в стране?

– Потому, что все журналисты врут, – ответила мне Анастасия, не отрываясь от компьютера, на котором печатала очередную свою статью, – Что ты хочешь – вторая древнейшая…

– Ну, это ты не права, насчет второй, – вставил я.

– Почему?

– Потому, что ложь, наверняка, появилась раньше проституции…

– …Ты знаешь, что такое «Апельсины в Греции»?

Я думал, что Лада мне объяснит, но она, по-прежнему не опуская глаз, проговорила только:

– Тогда я тоже не знала…

– Расскажи, – попросил я. И почувствовав, что за ее рассказом может скрываться что-то очень личное, такое, о чем она не хотела бы, чтобы знали посторонние, добавил:

– И не бойся того, что от меня пойдут сплетни, – давно известно, что все истории делятся на те, что никому не интересны и на те, что никто не должен знать.

Она задумалась лишь на мгновение, а потом сказала:

– Не всегда ясно – что хуже: когда о тебе распускают сплетни или когда говорят правду?..

– Расскажи, – вновь попросил я, – А там, где не захочешь рассказывать правду – солги. Ничего себе, предложение для откровенного разговора – а, может, такие предложения можно делать только тем, с кем собираешься быть по настоящему откровенным.

Сам я смущаюсь, когда лгу другим. Но, иногда, еще больше я смущаюсь, когда приходится говорить другим правду.

С другой стороны к правде, сказанной о других, все мы относимся довольно терпимо, правду, сказанную о нас, мы иногда, тоже готовы стерпеть. Для нас настоящее несчастье, когда эту самую правду о нас – другие знают…

– У хорошей лжи должно быть, по крайней мере, одно достоинство, – улыбнулась Лада.

– Какое?

– Она должна быть правдивее правды…

– Ну, не солги, так – сфантазируй, – сделал я послабление для нее.

Я, вообще, легко делаю послабления для тех, кто мне нравится.

Иногда, например, я и сам нравлюсь себе на столько, что позволяю себе курить натощак.

– Хорошо, – теперь Лада уже не улыбалась, – Только не забывай, что в людской фантазии бывает больше искренности, чем в правде человека, который не может себе позволить фантазировать…

– …Я много раз думала о том, чтобы уехать.

– Почему?

– Потому, что бессмысленно ждать у моря погоды, когда понимаешь, что не стоишь на берегу.

Это ведь у вас и частное предпринимательство, и кооперативы, а у нас, как пришел Лукашенко, так все поуничтожали.

Те же заводы – та же тоска, только еще хуже, чем раньше.

– Чем же хуже, если все – как раньше?

– Раньше, зарплаты хватало не на все, а теперь стало хватать на ничего.

А ведь для нормальной жизни, человеку необходимо намного больше необходимого.