Бешеный волк (сборник)
Шрифт:
… На следующий день, Лада позвонила довольно рано, для женщины, конечно.
Часов в девять.
И вместо: «С добрым утром…», – у нас получился такой вот разговор:
– Ты не занят?
– Нет. Художник – это человек, избравший отдых своей профессией.
– Кстати, сегодня тринадцатое число.
– А ты, что веришь в хорошие или плохие числа?
– Конечно. Миллион долларов, например, очень хорошее число…Однажды я спросил у Ивана Головатого:
– Как ты думаешь – числа правят судьбой?
– Нет, – ответил мне он. А дело происходило на заре перестройки, когда магистры всего, в том числе и нумерологии, расплодились как крысы на брошенной помойке, – Но они показывают то, как судьбаНе то, чтобы я сам не верю в числа – просто никогда не могу вспомнить – какого числа, что произошло…
Мне было понятно, что сейчас пришло время поговорить на самую деликатную тему.
Мы не могли эту тему обойти не потому, что она больше всего интересует и мужчин, и женщин, а просто, нужно было поставить все знаки препинания в ее рассказе.
Создать координаты.
Если в первом акте на сцене висит ружье, то, по крайней мере, к третьему акту должно быть понятно – зачем на сцене соорудили стену?..…На это раз, Лада пришла в сером, шерстяном платье в серебристую клетку.
Это платье очень шло ей, и я соврал себе, решив, что смотрю на нее, как художник.
Ерунда – я смотрел на нее как мужчина.
Хорошо, что свидетелем моих мыслей был только один человек.
Я – сам…– Когда я стучала в твою дверь, вышла соседка и посмотрела на меня как-то странно, – сказала Лада.
– Ничего странного для соседки, – ответил я, – «Странно было бы для соседки, если бы она не смотрела странно на женщину, стучащуюся в дверь к одинокому художнику».
– Да вроде они ничего плохого обо мне не знают.
– Я тоже не знаю о тебе ничего плохого.
– Спасибо, – просто сказала Лада. Я не лицемерил, и мне было приятно, что она поняла мои слова. Но я не мог не предупредить ее:
– Соседи не знают твоего прошлого, но, наверняка, уже говорят о твоем будущем.
Но Бог видит, что мы не делаем ничего такого, что могло бы вызвать интерес соседей.
– Бог видит, но молчит. А соседи – нет…Трудно иметь хорошую репутацию. Но еще труднее соответствовать той репутации, которую ожидают от вас соседи…
– Ты прости, но у меня опять мало времени. – Тогда не будем торопиться, – ответил я, и нам обоим стало смешно от моих, вообще-то довольно двойственных, слов.
Каждому, и мне в том числе, понятно, что кто-то кого-то постоянно играет. Если не разыгрывает, конечно.
Только каждый актер всегда играет чужую роль.
Лада играла – свою.
И это давало ей право на ее слова.Правда, не стоит забывать, что в любой игре – каждый результат случаен…
Потому-то, я и не удивился, когда она спросила:
– Как ты относишься к сексу? – но я не удивился и тому, что я не удивился этому.
Правда, попробовал пококетничать:
– В моем-то возрасте?..
И она показала, что я напрасно это сделал.О том, что у Лады очень красивые ноги, я уже говорил.
Но я не мог разглядывать их, откровенно уставившись на ее коленки. Это не понравилось бы ей – это не понравилось бы и мне.
Не стоит злоупотреблять доверием женщины, если не хочешь его лишиться.
Так вот, я садился напротив нее, опускал голову, словно обдумывая ее слова, а потом, после очередной ее фразы, медленно поднимал глаза – я был уверен в том, что она не разгадала моей уловки, и после слов о возрасте, добавил:
– Я даже на твои, очень красивые, ноги не смотрю, – и получил в ответ:
– Ну да – не смотришь…– К сексу? – переспросил я. И подумал о том, что если я скажу: «Хорошо», – то я не скажу ничего. «Хорошо», – это что-то вроде: «Как все», – а черт его знает, как все относятся к сексу?
– Как человек, знакомый с генетикой, – наконец ответил я.
– А что говорит о сексе генетика?
– Что секс придает природе– А генетика, это точная система?
– Самая точная.
После игры в кости, разумеется.Приблизительно такой же разговор произошел у меня с поэтом Иваном Головатовым, в то время научным сотрудником в биологическом НИИ. Тогда я понял, чем ученый отличается от нормального человека. – Игра в кости? Анатомия, что ли? – ответил мне он.
– …Ты когда-нибудь занимался коллективным сексом?
– Нет, – солгал я, потому, что не знал, куда может завести ответ: «Да».
Дважды в этой жизни я имел дело сразу с двумя женщинами одновременно.
В первый раз мне это не понравилось потому, что привело к почти публичному скандалу, причину которого я так и не понял.
Во второй – понравилось просто потому, что мне это понравилось…– Нет, – солгал я, – Думаю, что мне это не понравилось бы.
– Мне – тоже.
Это тоже повлияло на то, что я сбежала из Болгарии.
Дело в том, что вместе со мной работала еще одна женщина.
– Русская? – попробовал догадаться я.
– Она, – совсем беззлобно усмехнулась Лада, – Увидела во мне конкурентку перед хозяином – вот и стала лезть, куда не надо.
Даже в постель.
– Значит, даже в проституции есть своя проституция, – вздохнул я.
И подумал: «Как в живописи…»
– Лада, скажи – некоторые женщины занимаются проституцией по какому-то сексуальному влечению, или только ради одних денег?
– Ради одних денег проституцией занимаются некоторые мужчины.
И не на панели.
– А женщины?
– Тебе иногда хочется иметь много женщин?
– Да, – честно признался я.
– Так и женщине хочется иметь много мужчин.
Только хочется, чтобы «потом», ей говорили нежные слова и дарили цветы, а не отпихивали, как отработанный хлам.
– Такое – часто встречалось.
– Каждый раз бывало по-разному…– Ты мне скажи – удовольствия, это все плоды такого секса? – Нет. Это пустоцветы без плодов…
– …Тебе приходилось иметь дело с проститутками? – это уже был почти житейский вопрос. – Понимаешь, Лада, я – художник, писатель… – я не боюсь громких слов и предпочитаю называть вещи своими именами. И то, что у меня не много опубликованных слов, не означает, что я не имею права относиться к себе как к писателю.
Как, кстати, это не означает, что я должен относиться как к писателям, ко всем тем, у кого опубликованных страниц много. Для некоторых пишущих я бы ввел термин «детектеныш» – классик для идиотв.
Кстати, кроме всего прочего, а, может, прежде всего, детективщикам не мешало бы помнить о том, что каждая их книга – это три десятка вырубленных деревьев.
– Когда вы стали писателем? – спросили меня однажды. – Когда мне надоело им не быть…
– …Понимаешь, Лада, я ведь художник и писатель, значит – как-никак, лицо общественное. И вокруг меня достаточно дружественных мне женщин, чтобы не обращаться к проституткам, – сказал я, а сам подумал: «Так ведь и проживешь всю жизнь, и ни с одной проституткой не свяжешься…»
Мы замолчали совсем не надолго, и молчание прервала она:
– Наверное, ты сторонник целомудрия и непорочности? – спросила она, заранее зная, что это не так. Возможно, ей просто хотелось увидеть то, как я буду пытаться выкрутиться.
Это было наше первое противостояние, и мне кажется, что я выдержал экзамен.
Впрочем, мне даже не пришлось напрягаться – я просто сказал то, что думал:
– Непорочность – это порок в любви.
И вообще, по-моему – любовь, держащаяся на одном целомудрии – это история с плохим концом.
Во всяком случае – со скучным…
Мы в очередной раз нашли с Ладой общий язык, и самым ценным было то, что сделали мы это без всякого напряжения.