Бешеный волк (сборник)
Шрифт:
Теперь я понял, что просто не умею формулировать вопросы так сложно, как они стоят на самом деле – Лада оставалась сама собой, то есть просто женщиной.
И она умела ей быть.
Это возвысило Ладу в моих глазах, поставило ее на небольшой пьедестальчик – что бывает не так уж часто, потому, что я давно убедился в том, что не все поступки женщин, считающиеся ими возвышенными, возвышают их. Многие поступки не возвышают женщин, а просто делают их смешными. Впрочем, как и мужчин – тоже.
«Лада – не тоска, – решил я, – Тоска, когда красивая женщина не умеет быть красивой женщиной…»То, что она рассказала мне для начала, звучало набором ее больших и маленьких неприятностей. Неприятностей, не просто не придуманных, но произошедших с человеком, отправившимся путь.
Решив, что Лада «не тоска», – я почему-то вспомнил один, случившийся недавно, разговор, который был настоящей тоской.
Разговор
Не то, чтобы я так уж сильно против наших патриотов, просто порядочные или, на худой конец, просто умные люди, мне больше нравятся.
– Вот вы, художники, цветочки рисуете, а послушали бы лучше, что народ о своей жизни говорит, – ни ход его мысли, ни способ построения фразы мне не был понятен, и я ответил ему в том же стиле:
– Вот вы, патриоты, в пиджаках ходите, а почему не знаете, что люди будут недовольны до тех пор, пока не созреют до степени понимания?
– Это, ты брось. Глас народа – это глас Божий! – его несколько ошарашил мой вопрос, но он не уступал.
– А Бога вы об этом предупредили? – не уступил и я. Потом взял инициативу в свои руки:
– Ты в Бога веришь? – на всякий случай спросил я.
– Верю! – ответил он. Тоже явно, на всякий случай. И я доспросил:
– А он в тебя?
Это была слишком сложная для «патриота» постановка вопроса, и он замолчал, а мне стало стыдно, что я так легко добился победы, пусть в совершенно бессмысленном, но все-таки, споре…
Одно утешает – все споры с нашими патриотами – бессмысленные…Я мог бы выиграть все исторические споры у наших патриотов, если бы они не были такими тупоголовыми, по одной единственной причине – я понимаю, что после семидесяти лет власти предшественников этих самых патриотов, наше время и не может быть лучше, чем оно есть. Каким бы плохим ни было это настоящее время…
Впрочем, ругают меня не только патриоты, но и, как бы это сказать – ругают и с другой стороны.
Один юноша, толи из «Идущих вместе куда-то», толи из «Идущих вместе куда поведут» – в общем, очередной сопливый Швондер, эпохи борьбы с олигархами – спросил меня о том, за кого я голосовал на последних выборах?
– За тех, за кого и Путин, – ответил я, – За что-то либеральное.
– Ты врешь! – мальчонка чуть слюной в меня не запустил, – Путин голосовал за «Единую Россию!
Я пожал плечами:
– Он голосовал за либералов, независимо от того, за кого опускал бюллетень.
– Ты врешь!
Я вновь пожал плечами:
– Могу представить слесаря, голосующего за другого слесаря.
Но не могу представить слесаря, голосующего за свой молоток…И тогда в ход пошел не следующий ни из чего аргумент:
– Ты не на стороне нашего президента! – причем, сказано это было так, что предполагалось, что я, по крайней мере, на стороне бубонной чумы или черной оспы.
Мне не захотелось спорить…Вообще-то, я редко спорю. Редко спорю по двум причинам: то я не понимаю, что хотят мне сказать люди, то, люди не понимают – о чем говорю я.
Я хотел бы быть на стороне нашего президента, хотя бы потому, что понимаю, что в мировой истории успехов добивались только те страны, которые вокруг чего-то или кого-то объединялись.
Просто, на стороне президента очень много людей, с которыми мне совсем не хочется быть на одной стороне – они ведь на стороне президента просто потому, что они на стороне власти.
Какой бы не было…Вот так, бывало и сижу, обвиняемый с обеих сторон: с одной стороны – обвиняют в том, что я не люблю Родину, с другой – обвиняют в том, что не люблю президента…
…На следующий день с утра шел дождь.
Свой своеобразный привет земле, небо передавало с самого рассвета. И земля проводила собственную сортировку, отбирала и впитывала необходимое себе, оставляя остальное на своей поверхности в виде луж, маленьких озерец на асфальте, растущих прямо на глазах.
Это был каприз природы, и его нужно было принимать так же естественно, как любой каприз: детский, взрослый, женский.
И так же, как с любым капризом, с ним было бесполезно спорить или бороться.
Но капризы не могут продолжаться вечно – в конце концов, они утомляют самих капризничающих.
Постоянны только перемены, и это делает законы природы очень красивыми законами.
К обеду появилось солнце, и первыми заблестели в его лучах влажные листья деревьев, а следом зазеркалились серебром только что перепупыренные дождевыми каплями лужи, и прозрачный, избавленный от пыли воздух, замер, словно раздумывая над тем, какое ему принять решение.Мы не договаривались о том, когда встретимся снова – я просто дал Ладе свою визитную карточку – но уже на следующий день, немного после
Интересная вещь, когда я бросил пить, пиво в магазинах или было, или не было, но был анекдот: «Почему пиво «Жигулевское» получило первую премию? – Сами не знаем. Из одной бочки наливали…»
Так вот – изобилие пива в магазинах и ларьках, я, конечно, заметил, но анекдот в памяти остался.
И довольно долго задавал друзьям вопрос, в ответ на который, они удивленно смотрели на меня – слава Богу, у виска пальцами не крутили:
– Правда, что «Балтика» № 3 отличается от «Балтики»№ 6?
При этом, меня совсем не удивляет то, что пельмени «Богатырские» отличаются от пельменей «Дарья».
Может у меня просто алкоголическая ностальгия?..Удивительно, но на шестом десятилетии жизни, я вдруг обратил внимание на то, что самый естественный процесс, процесс, которым мы занимаемся ежедневно и по много раз – обычное открывание дверей – обладает определенной символьностью.
Мы открываем дверь мужчине и женщине по-разному.
Мужчина, даже лучший друг – всегда конкурент.
Женщина, даже если она всего лишь дальняя знакомая – партнер.
Открывая дверь мужчине, мы напрягаемся, открывая дверь женщине – расслабляемся……Лада пришла в том же темном плаще и, по-моему, в той же короткой юбке.
Это уже напоминало форму одежды на исповеди, во время которой никто никому не мог отпустить грехи, но я не возражал. Мне было интересно, как она прореагирует на мой взгляд на ее ноги.
Но невдруг понял – если я стану рассматривать ее ноги, она просто прикроет их плащом, а я стану предателем.
И тогда она больше не придет ко мне никогда.Предателей не любит никто.
Как-то, объясняя Ивану Головатову – почему я не хочу, чтобы моя последняя любимая женщина возвращалась ко мне от своего нынешнего мужа – я употребил эту фразу, то услышал в ответ:
– Ты прав, – наверное, нужно быть через чур самокритичным, чтобы не испытывать удовольствия от того, что твою правоту подтверждают друзья. Я, во всяком случае, не отношусь к таким самокритичным людям, – Ты прав. Предателей не любит никто.
Даже сами предатели.– Я пришла, – сказала Лада. И мне ничего не оставалось, как подтвердить это. Слова о том, что я рад ее приходу, показались лишними:
– Да, ты пришла.
– У меня не много времени.
– У меня еще меньше.
– Ты занят?
– Нет.
– Тогда, почему у тебя меньше времени, чем у меня?
– Потому, что я на много лет старше тебя…– Не так уж и на много. Просто у меня больше опыта.
– Разве опыт может остановить время?
– Нет. Но опыт помогает оставаться молодым даже в зрелом возрасте…– Ты помнишь, на чем мы остановились в прошлый раз? – хотя это был вопрос, по е глазам я понял, что Лада отлично понимала, что я помню все.
– Ты остановилась на «Апельсинах в Греции».
– Да. Если вернее – я остановилась на том, что оставила мужа.
В эти годы было много разводов и у нас, в Белоруссии, и у вас, в Москве.
– Знаешь, Лада, какой вопрос мне сейчас пришел в голову?
– Конечно – не знаю.
– То, что удачных браков мало – это подтверждение того, что брак очень хорошая вещь или очень плохая?..– Ты задаешь слишком много сложных вопросов, – сказал мне однажды мой друг художник Василий Никитин.
– Остается выяснить одно, – ответил я.
– Что?
– Нужны ли кому-нибудь ответы?..
– Бог ты мой, да за тобой нужно просто ходить и записывать.
– Такое уже было.
– И чем закончилось?
– Забрали в КГБ…– …«Апельсины в Греции»… – Лада улыбнулась, хотя, как мне показалось, грустновато. А потом задала вопрос:
– Как ты относишься к проституткам?
Наступило молчание.
Нет, не потому, что у меня не был готов ответ на этот вопрос.
Просто я попробовал понять – почему к этому ее вопросу, вопросу, наверное, имеющему к ней самой прямое отношение, я, наоборот, был внутренне готов.
Наверное – не в смысле «возможно», а в смысле «точно».
Где-то я упустил ту грань, по которой проходила ее личная трагедия, именно тем, что вступил на нее, даже не заметив этого.
Ведь, по сути, вариантов было не так уж много – она могла, например, спросить: сидел ли я в тюрьме?
И мне бы тоже все стало ясно.
Больше, я вдруг почувствовал, что не задай Лада мне какого-то подобного вопроса – она в чем-то разочаровала бы меня.
Эта женщина должна была привести меня на руины неродного мне зла.
Но это должны были быть приватизированные ей самой руины…