Бешеный волк (сборник)
Шрифт:
Не знаю, верно ли она истолковала мое молчание, но повторила:
– Как ты относишься к проституткам?
Конечно, я подумал о том, что проституция – это и черта, и порок демократии, но говорить об этом не стал.И еще, мне пришло в голову, что, не смотря на то, что мы говорим о периоде кризисов, есть одно, что кризисы не затронули – проституция кризисов не знает…
Если мне не изменяет моя память, которая мне вечно изменяет, я еще ни разу не был знаком с проституткой, правда одна моя знакомая баллотировалась в Госдуму от какой-то центристской партии. – Как к «желтой» прессе, – ответил я, – Мирюсь, но не знакомлюсь…
Я сказал это очень спокойно, может быть с улыбкой, и мы нашли общий язык на столько, что ей не пришлось говорить: – Вот ты и познакомился…
– …«Апельсины в Греции».
Там, за границей, все казалось счастливым. Вряд ли ты помнишь это.
– Помню, –
Но я очень хорошо помнил один из первых перестроечных взглядов за кордон – немецкий документальный фильм о мюнхенской исправительной тюрьме, и свою мысль о том, что в таком доме отдыха я сам, с удовольствием, провел бы пару месяцев.
И еще я помнил, что стыдно мне за это не было.
Мне, кстати, до сих пор стыдно за то, что мне не было стыдно тогда.За то, что мне не было стыдно за мою совковую философию раба.
Впрочем, у меня есть оправдание – чужие страны от меня скрывали, а мою страну не знал не только я, но и никто на свете. Американцы снимали фильмы об ужасах в сталинских лагерях думая, что показывают лагерные ужасы – а эти ужасы о застенках не «дотягивали» до обычной жизни колхозников на свободе.
– Тем более – такая заграница – Греция.
Боги, богини, легенды.
– Легенды, – вслед за Ладой повторил я.– А заешь, кто создавал для нас первую Грецию, дорогой? – вот так, между делом, она назвала мня дорогим. Хотя для меня самого моя драгоценность находилась под большим вопросом, все равно было приятно.
– Поэты? – может, мне просто этого хотелось, хотя я уже чувствовал, что говорю что-то не то.
– Первая Греция создавалась фантазиями сутенеров…Я опустил голову думая, что если она не сможет смотреть мне в глаза, то не прочтет в моем взгляде ничего.
– Рассказывать дальше? – спросила Лада.
– Конечно.
И помни, что время – это лучший лекарь.
– Нет.
Время – патологоанатом…– Это сейчас – объявления в газетах: «Требуются девушки и молодые женщины…» – а тогда все выглядело пристойно.
Набиралась бригада из девушек для летних полевых работ на греческих плантациях. Собирать апельсины или оливки.
На худой конец – могли бы набирать бригаду собирать бананы.
– А что, в Греции разве растут бананы? – довольно глупо спросил я.
– Те, кто едет – все равно этого не узнает.
В общем, собирались девушки на «Апельсины в Греции».
Правда, иногда использовались и другие способы. Под один из них, я чуть не попала – результат все равно был один и тот же.
– Какие способы? Прости мое любопытство, но хочется знать побольше.
– Можно было, к примеру, организовать ансамбль Белорусской народной песни и отправить его за границу, в ту же Грецию.
Ведь белорусская народная песня – это то, чего больше всего в Греции не хватало.
Представляешь, я сдуру чуть не записалась в какой-то гастрольный ансамбль.
Одно смущало сразу – певицы собрались такие, что в нем петь было, конечно, можно, а вот слушать это пение – никак.
Слушаешь их и думаешь: сколько же у нас людей абсолютно не умеющих петь.
В общем, в конце концов, оказалась я в бригаде апельсинщиц.– Ты быстро догадалась о том, что к чему? – спросил я, и она помедлила с ответом совсем не много. Ровно столько, чтобы я понял, что медлить ей было ни к чему.
Ни к чему изображать раздумья.
– Конечно.
Тем более, что некоторые из нашей бригады «собирали апельсины» уже не в первый раз.Я не знал, какой вопрос я хотел бы задать следующим, не смотря на то, что у меня была к ней куча вопросов. Но когда поднял взгляд, увидел, что Лада, наверное, уже давно помогала мне.
Помогала тем, что не просила сочувствия.
«Есть, видимо, срок давности», – подумал я.
– Срок давности здесь ни при чем. Он существует только для не сделанного, – словно угадав мои мысли, проговорила Лада.
Тогда я задал самый простой вопрос:
– Тебе было страшно?
– Ты встречал женщин, не имеющих возможность купить себе новое демисезонное пальто?
– Не знаю, – ответил я, пожимая плечами. Вот уж никогда не задумывался о женщинах с этой точки зрения, – Наверное, нет.
– Вот это по настоящему страшно для молодой женщины, – сказала она, но, почувствовав, что я не успеваю за ходом ее мысли, упростила ответ:
– Страшно было оставаться в Витебске.
– Но ведь многие молодые женщины оставались в этом долбанном Витебске? Не вымер же он?
– Наверное, оставались те, у кого много жизней……В
Я мог осуждать ее за выбор.
Мог начать жалеть ее.
Мог разочаровываться в ней.
Мог сделать вид, что все уже сказанное ей мне безразлично.
Мог постараться вникнуть.
И мог не вникать.
У меня был очень широкий выбор.У Лады выбора не было.
Начав свой рассказ – она должна была либо закончить его, либо сдаться.
Капитулировать – нет, не передо мной, а перед собой – например, попросту уйти.То, что она не сдастся – мне было понятно. Но вот, что потом, когда я вспоминал свои ощущения, удивило меня – и я не воспользовался своим выбором.
Вместо того, чтобы думать о том, как мне отнестись к ней, я стал думать о себе.
Не знаю, что было в этой женщине, прошедшей через социальную отверженность, но я, здоровый, небездарный, почти небезуспешный, в общем-то, уважаемый, имеющий своих поклонников и своих противников, приобретший даже завистников, мужик, сидел перед ней и думал не о том, как мне относиться к ней, а о том, как многое я сам не сделал в этой жизни.Меня даже на патетику потянуло – для меня, это первый признак того, что я запутался в своих мыслях:
– Лада, как ты думаешь, в жизни есть смысл? – на это она рассмеялась совершенно откровенно:
– До того, как родился – этот вопрос задавать рано. После того, как родился – уже поздно……Я не знал, в какие дебри моей собственной души заведет меня ее история, но я хотел слышать ее продолжение.
– Сейчас много пишут о проституции за границей организованной русской мафией. Да и не только за границей – по нашему городу после девяти не проедешь, не встретив десяток проституток.
Довольно страшные вещи пишут.
И о сексуальном рабстве, и об уничтожении тех, кто пытается из этого рабства вырваться.
Наверное, на самом деле все еще страшнее, – я все пытался попасть в тему, не зная, на сколько мне это удается.
– Неприятностей там хватает, – теперь она говорила не как вспоминающий турист, а как свидетель, отстраненно, заботясь только о том, чтобы не упустить чего-то важного.
Я понимал, что Лада рассказывала мне не все – она оказалась очень добрым человеком, постаравшимся не наносить мне травм.
И чем-то напоминала католического священника, перебирающего свои четки.
Странно, что в тот момент, меня совершенно не смутило сравнение священника и проститутки.
Возможно, ни в какое другое время, это сравнение вообще не пришло бы мне в голову.
– Неприятности это единственное, что не заставляет себя ждать и единственное, что никогда не обманывает ожиданий, – кажется, Лада даже не заметила, что я отвлекся от ее слов на свои мысли, – И хуже всего то, что к худшему мы всегда не готовы.
– Тебя они коснулись?
– Конечно.
Ад – всегда заполнен не полностью…– И паспорта у нас отбирали – «теряли». И запирали, чтобы не разбежались.
Только ты не забывай – время было другое.
Не профессиональное, а любительское.
Да и сами мы профессионалками не были. В проституции – чем меньше любительщины – тем выше качество.
И тем точнее достигается результат.
– Как и в живописи, – вздохнул я.– Тогда и там порядка не было, вот я бардаком и воспользовалась.
– Как? – я почти торопил ее рассказ.
– Дело в том, что у меня был не только белорусский паспорт, который потеряли или, попросту, отобрали, но и обычный, советский – вот я его и припрятала.
И он пригодился.
Только Господь Бог может пересекать границы без паспорта.– Ему не нужен паспорт потому, что него нет ни имени, ни фамилии.
– У Бога есть имя.
– Какое? – несколько смутился я.
– Случай…– …На первом же трейлере рванула из Греции в Болгарию. Нас ведь тогда мало было, и везде мы пользовались спросом.
– Не боялась заблудиться? Все-таки – заморские страны. – Ерунда. Тот, кто не знает куда идет – заблудиться не может.
– А деньги у тебя были?
Она посмотрела на меня как на несмышленыша:
– Первые деньги у меня появились, когда я из трейлера вылезла…«Вот и началась ее история», – подумал я, но она остановила мои мысли:
– На сегодня – хватит.
Мне нужно идти, кормить ребенка……Удивительная вещь, не смотря на то, что со времени нашего с Ладой знакомства прошло уже несколько месяцев, я помню каждую нашу встречу, и могу описать эти встречи поминутно. Помню даже то, какая погода была в те дни, что мы встречались.
Но не могу вспомнить ничего из того, что я делал после ее ухода.
Работал, наверное.
А, может, слонялся без всякого дела, как колхозник при социализме…